И вдруг девушка услышала за спиной знакомый голос, негромко продекламировавший на латыни:
На сидящих у стола
От Чаши радость снизошла…
В душу снизошло дивное тепло!
А вас коснулся дивный свет?..
[17]Она узнала голос итальянца Донато, утром виденного ею в аптеке.
Другой голос, явно принадлежавший Лукино Тариго, с насмешкой откликнулся:
— Это ты сам сочинил или кто-то из чванливых флорентийских писак?
— Нет, это старинный бургундский поэт Робер де Борон, — ответил Донато. — Он первый написал о Чаше Грааля. А эта православная фреска заставила меня вспомнить его строки.
— По-моему, для аргузия ты слишком образован, — хмыкнул генуэзец.
Марина, стоявшая в ряду других женщин, с платком на голове, не сразу была замечена итальянцами, но в следующую минуту мать подала ей знак уходить, и девушка оглянулась. Тут же Донато и Лукино ее узнали и кивнули ей — причем генуэзец еще игриво улыбнулся. Это не укрылось от Таисии, и она, схватив дочь за руку, быстро увела ее из церкви, а уже за порогом храма спросила:
— Что ты переглядываешься с этими генуэзцами? Они тебе знакомы?
— Просто видела их сегодня в аптеке у Эрмирио, вот и все, — пожала плечами Марина.
Таисия проворчала:
— Ходят, наглецы, в православный храм, что им тут делать? Разве что наших девушек высматривать. Не вздумай отвечать на их любезности.
— Я и не отвечаю.
— К тому же у тебя есть жених.
— А это еще неизвестно, — пробормотала Марина себе под нос, не желая сейчас открыто возражать матери.
Незаметно оглянувшись, девушка обнаружила, что итальянцы тоже вышли из церкви и повернули в сторону генуэзского квартала. «Интересно, что они здесь делали? — подумала она. — Может, искали меня? Ведь Эрмирио наверняка рассказал им, где я живу». Однако Марина тут же отмела это тщеславное предположение другим вопросом: «Но тогда почему они не пошли за мной? Нет, видно, я тут ни при чем. Просто римлянин попросил генуэзца показать ему здешние храмы и крепости».
По дороге домой она невольно возвращалась мыслями к своему случайному знакомству с итальянцами. Ее несколько разочаровали услышанные в церкви слова Лукино, из которых следовало, что Донато будет служить в Кафе аргузием. У девушки сложилось не лучшее мнение об этих стражниках. Однажды вечером, засидевшись у подруги, она возвращалась домой после звона колокола на башне Криско, возвещавшего, согласно Уставу, что горожанам пора гасить свет, закрывать лавки и таверны. И вдруг двое пьяных аргузиев с хохотом и непристойными замечаниями заслонили ей путь. В тот вечер только быстрота и ловкость помогли девушке избежать их похотливых объятий и скрыться. С тех пор у нее осталось враждебное отношение к стражникам и полицейским, она обходила их десятой дорогой и считала грубыми и наглыми людьми.