— Привет! — весело воскликнула она, словно не замечая моего ступора, одновременно наслаждаясь им.
— Привет… — выдавил я.
Да, я обалдел. И не знаю ни одного мужчину, который бы не обалдел на моем месте. И разница в более чем десяток лет между нами тут не играет никакой роли.
— По какому случаю праздник? — кивнул я на нее, обретя дар речи.
— Можно? — она глазами указала вглубь квартиры. Я посторонился, пропуская ее в свою комнату.
— Только у нас разуваются. Моя мама — русская[11].
Она понимающе улыбнулась, небрежным жестом сбросила туфли и прошла в указанном направлении. Я вошел следом. М-да, а комнатенка у меня… Та еще. Когда здесь была Эмма, я понял, что она не рассчитана на двоих, слишком маленькая и убогая, но тогда мне было плевать. Теперь же, лицезрея в ней женщину при параде, пусть это всего лишь Катарина, я осознал насколько она убогая. И что подобным женщинам, буде они появятся в моей жизни, здесь не место.
Катарину же не смущало ничего. Она внимательно осмотрела комнатушку взглядом опытного разведчика, от которого не укроется ни одна деталь, прошлась вдоль шкафа, в котором были выставлены мои дипломы и медали, провела по нему рукой и взяла с полки диск, подаренный мне сеньором… пардон, мистером Смитом. Несколько минут вертела его, и так, и эдак. Вытащила, посмотрела на качество самой пластины, затем всунула ее назад, прицокнула и поставила на место.
— М-да!.. Ты хоть знаешь, сколько это стоит?
— Это подарок, — резко оборвал я со сталью в голосе. Есть вещи в которые я не пущу никого. И особенно Катарину с ее способностью переворачивать в душе все вверх дном.
Она бросила беглый извиняющийся взгляд, как бы говорящий, что не хотела меня унизить, и взяла в руки лежащий рядом с диском виртуальный навигатор Бэль.
— А вот это я уже видела!..
Я стоял, сложив руки на груди. Во мне клокотала непонятная злость. Так и хотелось крикнуть: «Ну и чего ты приперлась? Вещи смотреть? Иди в магазин и смотри, сколько хочешь!» Она мое состояние понимала, а возможно, именно его и добивалась — кто ее разберет, потому, как достаточно быстро вернула вещь на место и обезоруживающе улыбнулась:
— Чаем не угостишь?
Желание задушить ее медленно угасло.
— Разумеется. Только он у нас… Простой. Дешевый. Ты вряд ли пьешь такой.
Ответом мне стал многозначительный вздох, который можно перевести на испанский как: «Шимановский, ну какой же ты идиот!»
Иногда я с этим тезисом бываю полностью согласен.
— Ну и как тебе? — усмехнулся я, нарушая затянувшееся молчание.
— Что именно? Чай?
Она сидела, привалившись спиной к кухонному шкафу, закинув ногу за ногу, и самозабвенно смаковала горячий чай, прикусывая свежими, купленными мамой только утром, пряниками. Латинос, конечно, называют их по-другому, своим исторически сложившимся словом, но мама упорно зовет их «пряниками», а дети перенимают у родителей такие мелочи.