Мы не виделись с Антуаном, моим противником в теннисе, с того дня, когда я напрямую заявила, что Персаны грабят Рокси и всех нас. Теперь мы столкнулись с ним снова, разделенные только сеткой, и у меня было единственное желание — загнать ему в глотку мяч. Чего хотел он, мне неведомо, потому что он улыбался, как всегда, и был вполне симпатичен, хотя курил много, как Шарлотта. Зато подачи он подавал мне мощнейшие, не такие, как отцу. Наверное, следуя идее мужского превосходства, считал, что Честер играет лучше меня, хотя ему под шестьдесят. Мы с отцом сделали их вчистую, но в одиночной игре Антуан победил бы отца. Тот даже потерял одну подачу.
В качестве аперитива Сюзанна подала шампанское. Мои с любопытством разглядывали вещи в комнате и обменивались многозначительными взглядами. «А у вас приятный дом», — обронила Марджив. Рокси метнула на нее недовольный взгляд: ей тоже было стыдно, как и мне. Вскоре вошла Натали, девица из деревни, нанятая прислуживать за обедом, и сказала: «Madame est servie»[135].
Ни прежде, ни потом я не слышала здесь эту претенциозную формулу, рассчитанную на то, чтобы поразить гостей французской изысканностью. Марджив невольно посмотрела на Рокси, словно спрашивая, что делать. Моя мачеха — типичная дама из среднего класса, но в ту секунду, должно быть, она почувствовала себя подавальщицей в коктейль-холле или чем-нибудь еще в этом роде.
Меню тоже было изысканное. Или я несправедлива? Может быть, Сюзанна искренне хотела угостить родителей хорошим обедом? Не могу сказать, что раньше обеды были не столь хороши, но на этот раз еда, начиная с отменной высококачественной гусиной печенки, была просто восхитительна, хотя и подавалась без особых затей. Я начала уже разбираться в гусиной печенке, поскольку ее особенно любит Эдгар. Может быть, в этот момент тетя Амелия тоже подумала о том, что он любит печенку, потому что разговор перешел на Эдгара, и у меня снова скрутило живот. Хорошо бы понять, почему самые простые слова так действуют на мои внутренности, как будто их привязали к веревке, которую я заглотила.
— Где сейчас Эдгар, Амелия? — спросила Сюзанна.
— О, Bruxelles. On dit. Вероятно, так оно и есть. On ne sait jamais[136], — небрежно бросила мадам Коссет. — А я больше не спрашиваю.
— Мой муж в Брюсселе, — обратилась она к отцу. — Он сожалеет, что не может быть здесь. — Относилось ли это ко мне и не было ли здесь скрытой иронии, я не знала.
— Мой брат занимается политикой, — пояснила Сюзанна моему отцу. Антуан что-то сказал по-французски, и Персаны дружно рассмеялись, но тут же смолкли, почувствовав свою нетактичность. Мадам Коссет, видно, тоже оценила шутку.