Она была настолько потрясена, что чуть не попалась, стоя, как завороженная, перед папирусом, вложенным между двумя пластинами из стекла, рядом с которым был лист с переводом арамейского текста на английский и французский языки: «Неизвестное окончание Евангелия от Марка».
Потом она побежала, запрыгнула в свой автомобиль и пулей понеслась вниз с горы, до того как монахи смогли бы ей помешать.
Она мчалась мимо деревьев, пасущихся коз и фермерских домов, но ничего не замечала, видя лишь отпечатанные на бумаге слова, словно они были выжжены на роговице ее глаз: «Датирование радиоактивным углеродом, инфракрасная и ультрафиолетовая спектрометрия, графология. Подтвержденная дата: 40 год нашей эры».
Джессика никогда не слышала о таком документе. Самый старый известный ей фрагмент датировался пятью годами позже. Но этот текст был написан всего десять лет спустя после распятия Христа…
Ее голова кружилась, ей было страшно и весело одновременно и хотелось радостно заорать. Теперь она знала, что было у Фило на уме: мировое господство, и никак не меньше. Потому что неизвестное окончание Евангелия от Марка, если оно было подлинным, поставит католическую церковь на колени.
И это было только начало.
Уставшие, они шли по местности, напоминавшей лунную поверхность, усыпанную скальными образованиями, возвышавшимися над желтым плато, под небом, которое выглядело так, словно больше никогда не станет синим, как прежде.
— Как же я не догадалась раньше? — вслух размышляла Кэндис, сделав пару глотков из бутылки с водой. — Я думала, что знала Яна.
— Значит, не настолько хорошо.
Она посмотрела на Гленна.
— Те двое водителей не устраивали обвал, ведь так? Это сделал Ян.
— Скорее всего, он заплатил им и отправил обратно в Пальмиру.
— Чтобы самому потом продать таблички Фило, — с горечью в голосе проговорила она, взбешенная предательством Яна.
Вокруг свистел пустынный ветер, и Кэндис поежилась от мрачного предчувствия. Ленора Мастерс писала в своем дневнике: «Фило пугает меня. Я ощущаю в нем растущую манию». И в письме профессора: «Не дай Фило заполучить Звезду Вавилона. Он использует ее во зло. Он замыслил великое опустошение». Теперь уже имело значение не то, что было написано на табличках, а лишь то, что Фило в своем помешательстве считал их ключом к осуществлению какого-то безумного плана. Но что он хотел сделать? Разрушить весь мир?
Гленн видел, как она поджала губы, ее лицо было напряжено, взгляд устремлен в бесконечную даль безжизненной равнины. Он знал, что она боится.
И затем он вспомнил их поцелуй, прикосновение ее тела.