«И я смогла бы ради тебя».
«Побойся бога, Бируте! — Я стал успокаивать ее. — За кого ты меня принимаешь? На фронте и я не одного фашиста кокнул, но теперь, в мирное время?.. И вообще: я запрещаю тебе говорить об этом!»
И я заколебался: а может? Может, и она побоялась остаться одна? Может, ей кто-то посоветовал? Может, она искала союзника, ведь кучей совершить преступление куда легче, чем одному, и оправдание под рукой: это не я, это они все сделали…
— Простите, наверно, хватит, — Саулюс уже сомневался в своей правоте. — Вы как по книге, будто о совсем незнакомых людях: она, он, они… А вы где были? — Ему казалось, что он по-мужски закончил разговор. Даже приятно было, что такой большой и, когда-то думалось, неуязвимый человек оправдывается перед ним и просит совета. Поэтому не удержался и уколол: — Как все логично: ваш самый ярый враг наплел и на нее, и на вас, а вы ни при чем, вы такой хороший и такой наивный, что взяли да поверили. Я думаю, обвинения Стасиса были выгодны вам. Ведь вы сами искали случая выбраться из этой кутерьмы, и едва появилась первая возможность — сразу в кусты.
— Возможно, так и было, — Моцкус проглотил обиду. — Теперь ты скажешь, что исходя из всего, что знаешь, не можешь верить в меня.
— Да. Не верю и не буду верить. Вам все надоело, вы испугались, потому что, мне кажется, кроме себя и своей науки, никого не можете любить.
— Такие обвинения для меня не новость, — скучающим тоном бросил Моцкус, — я надеялся услышать от тебя что-нибудь посерьезнее, но ты еще не дорос до роли судьи. Разговариваю с тобой только потому, что хочу еще и еще раз проверить себя: где я был прав и где заблуждался. А насчет последнего обвинения — ты не ошибся. Когда прошел первый шок, я понял, что уже ни за что на свете не смогу отказаться от науки, что ради личного счастья не могу обмануть десятки людей, которых я прельстил своими идеями, людей, делающих со мной одно дело и мыслящих подобно мне. Поэтому не сердись, что я не такой герой, как ты, думаю сначала о других и лишь потом о себе…
Саулюс растерялся:
— Простите, уже не могу понять, кто из вас красивее врет? Не сердитесь, но вы напоминаете мне Стасиса. Вы пытались поделить Бируте словно вещь, а когда не удалось, договорились полюбовно, и, так как она оказалась глупее вас, оба умыли руки. Все верно: пусть один отвечает за двоих. Ведь, по идее, плохих всегда должно быть меньше, чем хороших. Если уж оставили в лапах этого поганца человека слабее себя, не изображайте благородство.
— Как легко тебе жить, Саулюкас! Какой ты красивый и хороший, потому что еще ничего не сделал, не сотворил. Пока тебе трудно понять, что никто никого не может оставить или увести, если человек сам того не захочет. Я устал, да и народ уже собирается.