Человечек все еще растерянно переминался на месте и ждал указаний жены.
— Посмотрел? — еще строже спросила она.
— Ну…
— Тогда не жди чудес, а распрягай лошадь.
Слушая их диалог, Саулюс не выдержал и захихикал. Потом, как и пристало воспитанному человеку, отвернулся в сторону и рассмеялся от всей души.
— Весело? — рассердилась женщина.
— Очень.
— А если я разверну лошадь и возьму да укачу своей дорогой? — спросила она тем же строгим и не по-женски холодным тоном, хотя ее карие и необычайно большие глаза смотрели на парня довольно искренне, с сочувствием и пониманием. Желая казаться суровее, она наморщила лоб и спрятала доброжелательные глаза под черными и по-девичьи длинными ресницами. Потом, сосредоточившись, пристально поглядела на него. — Что тогда?
И Саулюс не нашел слов. Удивленный, он смотрел в глаза женщины и никак не мог понять, откуда столько твердости в их очень милом и спокойном взгляде. Тем временем человечек распряг лошадь и, не осмеливаясь сам что-либо предпринять, топтался возле машины. Женщина глянула на него и еще больше насупилась. Потом решительно подошла и надавила мужу на шею.
— Согнись и поищи крюк, баран, — ткнула пальцем в буфер. — Он здесь. — Улыбнулась шоферу: — Мы когда-то тоже собирались машину покупать.
Саулюс бросился помогать. Привязав валек, несколько раз с силой подергал веревку, проверяя узел, потом схватил вожжи и хлестнул лошадь, а сам прыгнул за руль. Гнедок напрягся, «Волга» без видимых усилий выбралась на дорогу и замерла с тихим урчанием. Саулюс вылез попрощаться.
— Чего хромаешь? — обеспокоенно спросила женщина.
— Наверно, вывихнул, когда тормознул, или черт его знает что.
— Нехорошо, — снова улыбнулась она и успокоила: — Вот и конец твоему горю. — Потом, будто ничего и не было, спросила: — И куда ж несся как угорелый?
— Домой, — не мог соврать Саулюс.
— К жене или еще к кому? — расспрашивала, словно старая знакомая или соседка.
— К жене, — объяснял как ребенок и почему-то подумал: «Но из-за нее и впрямь еще можно согрешить».
— И мой никак от юбки не оторвется, — сказала с какой-то только ей одной понятной болью. — Когда надо было в армию уходить, меня оставить побоялся, накурился чаю и пожелтел весь.
Человечек виновато улыбнулся и снова хотел улизнуть, но женщина схватила его за рукав:
— Поройся в бумажнике.
— Сколько? — сразу же понял тот.
— Хватит красненькой, — решила она.
— Не надо. За что? — смутился Саулюс.
— За страх, — объяснила она, — ну, и за эти царапины.
И опять Саулюс не посмел ослушаться. Взял червонец, сложил пополам, сунул в карман и, нащупав Йонасовы папиросы, предложил закурить.