Майор решительным шагом покинул павильон и направился к ближайшему строению. Когда он проходил мимо груды раскрошившихся бетонных плит, то увидел, что на них, в тени сиреней, примостился художник сериала Антон Супрун. Художник прижимал к уху мобильный телефон.
— Если б ты знал, Валерик, — радостно говорил Супрун, — в какое дерьмо ты меня втравил. Тут такое началось! Одно тебе скажу: женщинам не верь, а главное, никогда их не люби!
В ту же минуту блестящие вишни черных глаз молодого художника наткнулись на лед и сталь взгляда майора Новикова. Антон Супрун сразу смолк. Он медленно приподнялся с бетона и, не отнимая от щеки мобильника, удалился в заросли. У него была угловатая походка молодого оленя Бемби.
Железный Стас недовольно посмотрел ему вслед. Втравленный, по его словам, кем-то в дерьмо художник еще полчаса назад казался майору едва ли не самым немудрящим человеком в съемочной группе. А с ним тоже, оказывается, не все так просто. Интересно, при чем тут, в местном дерьме, женщины, которым нельзя верить?
Интуиция никогда не подводила майора Новикова. Не изменила она ему и на этот раз. Ничего обманчивого и сложного в Антоне Супруне действительно сроду не бывало. Всякий с первого взгляда понимал, что этот парень чист и ясен как день — настоящий счастливчик и баловень если не судьбы, то каждого нового дня!
Сериал «Единственная моя» Антон горячо любил. Он уже имел с него свои первые пятнадцать минут славы: зимой дал телевидению свое первое в жизни интервью. После этого на него сразу стали показывать пальцем соседи. Поскольку он был молод и красив, девушки всей области, даже из самых отдаленных медвежьих углов, забросали его признаниями в любви и письмами. Во многие письма были вложены фотографии в купальниках и даже топлес.
От этого всего Антон ничуть не ошалел и не зазнался. Быть всеобщим любимцем он привык давно, чуть ли не с детского садика. Ему сейчас уже было за двадцать, а выглядел он едва на восемнадцать. Высокий, в черных кудряшках, с румяным симпатичным лицом и темно-вишневым простодушным взглядом, он нравился сразу и всем. Главное, он и в самом деле был именно таким, каким казался, — добродушным, незлым, безотказным. Все звали его просто Тошиком.
Правда, в своем художественном институте Тошик учился очень плохо, и совсем не потому, что был бездарен. Тошик просто был ленив той специфической юной ленью, которую извиняли античные мудрецы. Нет, он не был вялым лежебокой и тупым бездельником. Просто все нужное, полезное и требующее методических усилий он отвергал. Зато он был неутомим во всякой занятной ерунде, пустяках и развлечениях. Например, он трудолюбиво лепил сотни пластилиновых гоблинов, потому что некстати увлекся «Властелином колец». Он часами взрывал за мусорными баками разноцветные петарды, а дома дрессировал толстого кота-кастрата Пушка, который отличался редкой бездарностью. Было у Тошика и множество других, столь же трудоемких занятий.