Сестра Саша тоже не слишком жаловала Катерину. Она пробовала обратить внимание брата как на кривоватые Катеринины ноги, так и на собственных красавиц подруг. Пока из этого ничего не получалось.
В целом жизнь Тошки в съемочной группе протекала так интересно и радостно, что организовавший ее Валерик очень удивился, когда его протеже вдруг заявил по телефону:
— Ты меня втравил в дерьмо!
— Откуда дерьмо? Все так хорошо шло, — не поверил услышанному Валерик.
Тошик, держа мобильник возле уха, углубился в кусты сирени и бузины за павильоном номер 1. Он проводил взглядом внушительную фигуру майора Новикова. Майор прошагал к соседнему зданию, и Тошик продолжил:
— Шло-то хорошо, только все вышло. У нас тут какого-то мужика ножом пырнули. Прямо в кабинете у Карасевича!
— Ты сам видел?
— Как пырнули? Нет, конечно. Я и самого мужика не видел, только фото. Противный, мертвый, глаза под лоб — прямо мороз по коже. А Карасевич куда-то смылся. Менты нас весь день пытали: кто чего видел, кто что вчера делал?
— Любопытно. Только где тут дерьмо? У тебя алиби нет, что ли?
— Вроде бы есть. Но ты пойми, работа встала! До выяснения обстоятельств. Скажу я тебе, Валерик, одно: женщинам не верь, а главное, никогда их не люби. Они все садистки. Они способны первого встречного приковать наручниками к кровати!
Розовое на стенах, розовое на потолке. Почему розовое? Наверное, на софит поставили фильтр? Солнечный свет не может быть настолько ядовитым. Противный, неубедительный, тошнотворный цвет… Ну вот, так и есть — тошнит. Тошнит невероятно. Попить бы…
Ага, все-таки это не фильтр. Просто штора розовая. Откуда же, откуда взялась такая пошлятина? Хорошо бы закрыть глаза, но там, под веками, совсем уж дичь творится: все кишит красными пятнами, живыми червячками, огненными жилками. Кишит и бьется в правый висок. О, вот где собралась вся боль и тошнота!
Да где же это он? Что это? Бред?
Федор Витальевич Карасевич лежал в чужой кровати в чужой квартире. Он трудно поводил больными горячими глазами и ничего не узнавал. Видел розовые, в атласную крапинку обои, шкаф с резьбой, какой-то пуфик. Спальня? Чья спальня? Мебель новая, потому что пахнет нежило, как в магазине, — деревом и лаком. Дорогая мебель…
Карасевич долго силился разглядеть что-то темное, плавно-округлое, высившееся у него в ногах. На минуту ему даже привиделся степной курган, подернутый пыльным золотым туманцем. Но тут же он понял, что это резное кроватное изножье. А изголовье обито стеганым скользким атласом — он ощупал его, закинув назад руку. Рука была бессильная, но все-таки своя, в мелких черных волосках. Больше Федя не узнавал здесь ничего.