Сквозь эту самую толпу шумной молодежи, которая, собравшись на набережной, бурно выражала свою химерическую преданность, месье Клаврэ и добрался до шлюпки, доставившей его на пароход. Депутация от «Тысячи чертей» явилась приветствовать путешествующего принца, и Фердинан де Ла Мотт-Гарэ обратился к нему с речью. Старый герцог Пинерольский, похожий скорее на провинциального стряпчего, нежели на претендента, облобызал оратора. Вдруг раздался протяжный вопль сирены. «Черти» удалились. Пароход медленно тронулся, винт заработал в воде. Вдалеке, на набережной, замелькали платки, завертелись шляпы на палках. Потом наступила тишина, великая морская тишина, которую ничто уже не должно было нарушить долгие и долгие дни.
Месье Клаврэ, облокотясь о поручень, задумался. При всей своей печали, он испытывал словно какое-то внезапное облегчение. Он был как человек, исполнивший свое дело. Оно было нелегким и придавило его навсегда. Но он сделал то, чего хотел Андрэ. Ах, жестокий мальчик! Его последние слова, когда, очнувшись от обморока и прибежав как сумасшедший на улицу Омаль, месье Клаврэ застал его, на руках у старого Лорана, умирающим на той же кровати, которую Пьер обагрил своею кровью, его последние слова были повторением его предсмертной просьбы. И месье Клаврэ, на коленях перед этим телом, поклялся исполнить приказание, отданное коченеющими губами, поклялся уважить эту жертву любви и не сделать ее напрасной.
И на следующий день после похорон Андрэ он поехал в Рим. Он видел Ромэну Мирмо; он говорил с ней; он ей лгал; и Ромэна слушала его задыхаясь, и он ее убедил, потому что ей хотелось дать себя убедить, потому что бывают минуты, когда нам хочется верить, потому что бывают минуты, когда мы малодушны и когда нам достаточно лжи; и иллюзию этой лжи, этой лжи, дарящей избавление и жалкое утешение, месье Клаврэ внушил и Берте де Вранкур и объединил обеих женщин в объятии прощения и слез.
Месье Клаврэ поднял голову. Морской ветер осушал его щеки. «Ме-Конг» был в открытом море. Земля исчезла. Наступал вечер. В сумерках зажигались судовые огни. Отсветы пробежали по стемневшим волнам, золотые блестки засверкали за кормой. Они напомнили месье Клаврэ маленьких желтых танцовщиц Тимолоорского султана, которые, прибыв с далекого острова, куда теперь он сам уносился, как разбитый бурей корабль, плясали в садовом театре Кателанского луга, в тот вечер, когда Андрэ и Пьер де Клерси, юные и живые, были рядом с ним и когда они встретили Ромэну Мирмо…