За полвека жизни ТАМ Михаилу Ратникову еще не раз пришлось пережить подобное. Всякое было… Смерти родственников и просто близких людей, ликование дерьмократов при спуске знамени, которому он присягал, проигрыш четвертой избирательной кампании после выигрыша трех предыдущих, камера в «Крестах» вместо защиты диссертации…
Не то чтобы привык — привыкнуть к такому невозможно, но научился переносить с минимальными потерями и минимальными же внешними проявлениями. Однако однажды выяснилось, что это еще не все. К словам «Уже никогда…» добавилась еще одна фраза. Если подумать, то пострашнее первой.
Так уж переплелись факты биографии с особенностями характера Михаила Ратникова, что он лет с четырнадцати-пятнадцати мечтал пожить один. Чтобы рядом не присутствовал никто, чтобы не только не выполнять чьих-то просьб или требований, не согласовывать свои действия и режим с существованием пусть сколь угодно близких, даже любимых людей, но и напрочь отгородиться от окружающего мира небольшим, но исключительно личным пространством. Вот такой «таракан» в голове, порожденный невозможностью побыть одному, когда это необходимо. Это не стало навязчивой идеей или просто горячим желанием, но время от времени посещала мысль: «А хорошо было бы… что хочешь, то и делаешь, и никто не видит, и ничего не скажет, или не подумает, или не спросит, и никому не надо ничего объяснять, и все такое прочее…»
Сбылось… Стал жить один. Справил девять дней со смерти жены, проводил гостей, начал убирать со стола… Прямо так — со стопкой грязных тарелок в руках — сел на подвернувшийся стул, и вместе со знакомыми словами «Уже никогда…» пришло: «Не смей больше мечтать — мечты сбываются!» Сказать, что захотелось по-волчьи завыть на луну — ничего не сказать. Кто сам не испытал — объяснять бесполезно. Но выводы сделал.
Не мечтал больше никогда и ни о чем (да и какие, к черту, мечты, когда под полтинник подкатывает?) — только рассчитывал и планировал. Помогло, прямо скажем, слабо: сначала, во исполнение чьих-то чужих планов, загремел за решетку, а потом, опять же по чужим расчетам, в двенадцатый век.
«Новое молодое, здоровое тело, впереди целая жизнь, и не надо вздыхать: «Если бы молодость знала, если бы старость могла…», потому, что знаешь и можешь! Разве это не сбывшаяся мечта? Но ведь не мечтал и не просил!
* * *
«…Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут». Подарок от Воланда? Или не подарок, а предложение, от которого невозможно отказаться? А что вас так сильно удивляет, сэр? Решение жить только планами и расчетами, отказ от эмоций, желаний, мечтаний, страстей — разве это не отказ от человеческой сущности? И у вас все получалось! Ну, почти все. Свой городок, своя дружина, сотник в четырнадцать лет. А сейчас у вас в руках княжеская семья, и вы собираетесь поступить с ней так же, как до сих пор поступали с другими — просчитать мотивации, определить способы воздействия и добиться своего… Ничего же нового — со сколькими людьми вы уже привычно обращаетесь, как с шахматными фигурами? Не о том ли тысячи, а может, и миллионы наивных придурков просили во все века того, у кого не счесть имен, включая имя Воланд?