— Так, — согласился Мишка.
— Ну вот, значит, одно особое умение Дормидонта ты узнал. Но про это, почитай, всем известно, такое в тайне не сохранишь. А все и про всех Егоровых людей не знает никто. Так вот: для чего я тебе это рассказываю? Ты сейчас Совет созовешь, чтобы совместно удумать, как с добычей до своих добраться. Сам-то, надо понимать, способа не измыслил?
— Нет, дядька Илья. Не получается.
— Вот и я о том! Остался бы Егор цел, ты бы его на Совет, конечно же, позвал?
— Обязательно позвал бы. Нам знания опытного воина сейчас дороже золота.
— Ага! Но Егор без памяти лежит. Так вот тебе мой сказ: зови на Совет ВСЕХ Егоровых ратников. Никому неизвестно, какие особые знания у них в головах есть, а выбраться целыми и невредимыми они не меньше нас желают, значит, все, что знают и умеют, на пользу общему делу постараются обернуть непременно! Понял, о чем я?
— Понял. Получится как бы Егор, но в четырех лицах, — Мишка поскреб в затылке. — Только… Слушай, дядька Илья, а может быть ты на Совете старшим побудешь? Ты же старейшина наш, да и по возрасту с тобой только Молчун сравняться может…
— Струсил! — Илья сложил руки на животе и с изумленной улыбкой уставился на собеседника. — Хе-хе, Михайла и струсил! Кому сказать — не поверят!
— Да ничего я не струсил!
«Сэр, ну что вы, как пацан, ей богу! Опомнитесь!»
Мишка поерзал, посуетился руками, оправляя на себе амуницию, глянул в смеющиеся глаза Ильи и вдруг выдал такую матерную тираду, что даже у самого в носу засвербело.
— О как! — Илья восхищенно всплеснул руками — Эх, помощников моих нет, записать бы для памяти! Это где ж ты такое вычитал?
— Там же, где и остальное! — поднимающаяся изнутри злость, как ни странно, принесла облегчение. — Да, струсил! Не хочу дураком на глазах у отроков выставляться! Ладно бы сам вляпался: сначала «беру все на себя», а потом «не знаю, что делать», но ведь не сам же! Меня, оказывается, как козла на веревочке водили. И как теперь ратники на меня смотреть будут? А как мне им в глаза смотреть? Как приказы отдавать? А не дай бог мальчишки поймут, что надо мной насмехаются? Сколько трупов с Совета вынесем? Или, думаешь, Демка или Митька стерпят?
— А ну, уймись!!! — вот сейчас окрик у Ильи получился. — Слезу еще пусти: ах я бедный-несчастный! Ты ратников-то за дураков распоследних не держи. Никто из них ни словом, ни движением о том, как тебя к нужному поступку подводили, не напомнит. Потому что не насмешка то была, а учеба! Учитель же над учеником не насмехается, ибо неловкость ученика есть упрек учителю.