Ждали Афанасьевой смерти. С карандашиком, поди, уже подсчитали, на чью долю сколько придется… А он возьми да и откажи все свое богачество – кому? Городу, язви его, окаянного! Горисполкому кугуш-кабанскому!
Резкий стук в окно раздался за спиной Мязина. Он вздрогнул, машинально взглянул на часы: без десяти двенадцать. Кому бы так поздно?
«Неужто и вправду не обмануло предчувствие? – внутренне холодея, подумал Мязин. – Неужто конец? Вот такой – бесславный, глупый, омерзительный!»
Стук повторился, нагло, настойчиво.
«Давно не глядел смерти в глаза, – усмехнулся Мякин, – забыл уж, какая она…»
Превозмогая боль в сердце, морщась, слегка постанывая, подошел к окну. Решительно раздернул занавески. Сквозь черное стекло глядела чья-то чужая, незнакомая рожа. Она казалась неестественно плоской, нарисованной. Тонкие губы дергались в неприятной, искусственной улыбке.
– Не узнаешь, Афанас? – глухо послышалось из-за стекла. Рожа хитро подмигнула: «Не может быть, дескать, чтоб не узнал!»
И вдруг – в чуть хрипловатом голосе, в подмигиванье, в кривой улыбочке – что-то мелькнуло, что сразу словно пыльной ветошкой смахнуло двадцативосьмилетнюю давность, и Мязин одними губами беззвучно прошептал:
– Яков!..
Тот закивал головой, засмеялся, заговорил быстро, невнятно, глухо, куда-то указывая, будто объясняя что-то.
– А! – догадался Афанасий. – Замок на двери? Ну, погоди… Сейчас…
С трудом дотянулся до верхнего шпингалета, толкнул набухшую раму. Острой, крепкой струей в комнату ворвалась ночная прохлада.
– Давай, – сказал Мязин, – через окно… Лезь!
И не успел договорить, как полуночный пришелец уже стоял перед ним.
– Ну, братан?
Он решительно привлек к себе Мязина, обнял, поцеловал.
– Какой-то чудно́й дух от тебя, Яша, – сказал Афанасий. – Псиной, что ли?
– Скажешь! – засмеялся Яков. – Забежал в «Тайгу», хватил коньячку маленько…
– А-а… вон что! Коньяк, стало быть…
– Ну да, ну да! А ты – «псиной»…
– Значит, живой все-таки?
Вопрос был неловок, и Мязин, почувствовав это, смутился. Но Яков небрежно пожал плечами:
– Как видишь. Трепано, конечно, за это время было – на троих хватит, а так – ничего. Нормально. А ты, я вижу, прихварываешь?
Он кивнул на тумбочку, уставленную пестрыми склянками с лекарством.
– Не говори. Помирать собрался…
– Ну, чего помирать, еще поживешь, – бодро сказал Яков. – Чернохвостницы-то живы?
– Сестры? Чего им поделается.
– Это верно. Старого лесу кочерги, – ухмыльнулся Яков. – А сынок?
– Гелий? Женат. Двое детей.
– Это ты дедушка, стало быть. Вместе живете?
– Нет, он отделился давно… Ты меня, Яша, извини, – сказал Мязин. – Устал я, прилягу…