Лили отвергла предложение Роуздейла с таким решительным презрением, которого и сама от себя не ожидала: оказывается, она все еще не утратила способности к внезапным вспышкам высокого негодования. Но для долгого пребывания на нравственных высотах ей не хватало дыхания, Лили была не способна последовательно развивать силу духа. Чего она действительно жаждала, так это ситуаций, в которых благородство давалось бы без усилий и не требовало бы никаких жертв. До сей поры ее прерывистые импульсы сопротивления были направлены лишь на то, чтобы поддерживать ее уважение к себе. Оступившись, она снова обретала точку опоры, только впоследствии осознав, что всякий раз восстанавливает равновесие на более низком уровне. Лили отринула предложение Роуздейла без напряженных раздумий, все ее существо воспротивилось ему. Лили пока не сознавала, что, просто слушая его, она приучала себя к сосуществованию с идеями, которые ранее были для нее неприемлемы.
Внимательному взору Герти Фариш, более заботливому, пусть и не такому проницательному, как у миссис Фишер, результаты этой борьбы были уже очевидны. Герти, конечно же, не знала, что именно Лили уже отдала в залог целесообразности, но она видела, как страстно и безнадежно Лили следовала гибельным курсом «вернуть все как было». Теперь Герти могла лишь с улыбкой вспоминать свои прежние мечты о том, что ее подруга изменится, пройдя через трудности и несчастья; теперь она ясно осознавала, что Лили не из тех, кому лишения способны показать всю ничтожность того, что они потеряли. Именно это вызывало у Герти еще большее сострадание: подруга еще сильнее нуждалась в помощи и в заботе, даже не вполне осознавая своей нужды.
Лили с тех пор, как возвратилась в город, не слишком часто взбиралась по ступенькам на верхний этаж мисс Фариш. Ее несколько раздражал вечный немой вопрос в глазах доброй Герти: Лили действительно было тяжело поведать свои невзгоды человеку, который не разделяет ее собственную систему ценностей, ее также раздражала теперь та самая скромность жизненных условий Герти, которая когда-то ее умиляла, контраст стал слишком болезненным, учитывая то, каким ограничениям Лили пришлось подвергнуть собственное существование. Когда она в конце концов решила как-то раз пополудни выполнить давным-давно данное обещание навестить свою подругу, чувство ограниченности собственных возможностей охватило ее с небывалой силой. Она шла по Пятой авеню, расстилавшейся перед ней во всем блеске нестерпимого зимнего солнца. Нескончаемая вереница изящно снаряженных экипажей давала ей возможность сквозь квадратики окон мельком различить то знакомые профили, склоненные над списком визитов, то руки, вручающие визитки и записки подбежавшим лакеям, — этот мимолетный взгляд на крутящиеся колеса гигантской светской машины заставил Лили явственнее, чем когда-либо, осознать, как узки ступеньки на лестнице Герти и как тесен жизненный тупик, в который они ведут. Унылые ступеньки — удел унылых людей; сколько их сейчас во всем мире, этих никчемных фигур, идет по таким вот лестницам вверх и вниз, как эта немолодая уже леди в черном, которая спускалась с лестничной площадки Герти навстречу Лили!