— …А сегодня мы снова расставляем бумажные флажки на карте балканского региона, и страсти еще раз вырвутся на свободу на этой детской площадке.
— Война будет строго ограничена, — сказал Торговец неопределенно, — по крайней мере, все на это надеются.
— Я не мог и пожелать иной ограниченности, — ответил Странник. — Есть в тех странах обаяние, которого вы больше нигде в Европе не найдете, обаяние неуверенности, резких перемен и мелких драматических событий, в которых и состоит различие между обычным и желанным.
— Жизнь в тех краях очень дешева, — сказал Торговец.
— До некоторой степени, да, — заметил Странник. — Я помню человека в Софии, который пытался научить меня болгарскому наименее эффективным способом, но разнообразил свои уроки множеством утомительных сплетен. Я так никогда и не узнал, какова его собственная история, но только потому, что я его не слушал; он пересказывал ее мне множество раз. После того, как я покинул Болгарию, он время от времени посылал мне газеты из Софии. Я чувствовал, что он будет весьма надоедлив, если я когда-нибудь поеду туда снова. И впоследствии я услышал, что пришли какие-то люди, одному Богу ведомо, откуда, как частенько случается на Балканах, и убили его прямо на улице, и ушли так же спокойно, как и пришли. Вы не поймете этого, но для меня было нечто весьма притягательное в самой мысли, что такое событие произошло с таким человеком; после его унылости и его многословной светской болтовни это казалось своего рода абсолютным esprit d'esalier с его стороны: встретить свою смерть в такой безжалостно запланированной насильственной форме.
Торговец покачал головой; притягательность этого инцидента находилась за пределами его понимания.
— Я был бы потрясен, услышав такое о любом своем знакомом, — сказал он.
— Нынешняя война, — продолжал его собеседник, не углубляясь в обсуждение двух безнадежно расходящихся точек зрения, — может стать началом конца многого, что до настоящего времени пережило непреодолимое развитие цивилизации. Если балканские страны будут наконец поделены между конкурирующими христианскими государствами и захватчики-турки будут изгнаны за Мраморное море, старому порядку, или беспорядку, если хотите, будет нанесен смертельный удар. Какие-то остатки его возможно, сохранятся на некоторое время в старых заколдованных краях, где сильны древние влияния; греческие обитатели будут, несомненно, беспокойны и несчастны там, где правят болгары, и болгары, конечно, будут беспокойны и несчастны под властью греческой администрации, и конкурирующие партии экзархий и патриархатов будут причинять существенные неприятности друг другу везде, где представится возможность; привычки всей жизни или многих жизней сразу не исчезнут. И албанцы, конечно, по-прежнему останутся с нами — беспокойный мусульманский колодец, оставленный распавшейся волной ислама в Европе. Но старая атмосфера изменится, очарование уйдет; пыль формальности и бюрократической аккуратности медленно опустится на освященные веками вехи; Санджак Нови Базар, Муэрстегские соглашения, банды Комитадже, Адрианополь — все знакомые диковинные названия, события и места, которые мы так долго считали частью Балканского Вопроса, исчезнут в пыльном чулане, как сгинули Ганзейская Лига и войны Гизов…