— Конечно, — согласился Хемет и помолчал. — Но и коня тоже.
— Ты — мелкобуржуазная стихия…
— Меня зовут Хемет.
— Мелкобуржуазная ты стихия, Хемет! Ведь ты будешь возить на ссыпной пункт хлеб, взятый у кулака. Так что же, ты думаешь, бандиты не могут напасть на тебя, отобрать хлеб, отнять коня? — Он помолчал, но Хемет ничего не ответил. — Своего коня я отдал Петухову, ему он нужней. (Петухов то и дело скакал по селам, где вспыхивали недовольства.) А наши клячи не годятся для дальних поездок…
— Это будет работа?
— Ты будешь получать то, что положено всем мобилизованным лошадникам.
Когда он повернулся и направился к крыльцу, услышал за спиной:
— Так смотри… — Хемет стоял возле телеги и держал в обеих руках вожжи. — Так смотри, завтра буду утром.
— Да, да. Приезжай, — сказал Каромцев и проследил, как тот сел в телегу, забросив ноги в плетеный короб, и конь, легко двинув ходок, побежал бодрой рысью.
Вернувшись в кабинет, Каромцев стал скручивать цигарку — и потому, что испытал некоторое волнение после разговора с лошадником, и потому, что под ложечкой начало было ныть, аромат табака стал кружить голову. Хлебный голод под ложечкой казался теперь обманным.
Помедлив, Каромцев позвонил в исполком и сказал, чтобы лошадника Хемета прикрепили на время к нему и чтобы в заработке тот не был обижен.
2
Они ехали, наверно, уже более часа. Каромцев кутался в шинель и подремывал. К дреме склоняли его и холодок, и вид равнодушной, как изваяние, тугой спины Хемета, и однотонное постукивание колес по твердой дороге.
В молчании возчика чудился Каромцеву если не вызов, то по крайней мере желание закрыться и не допустить его к своему сокровенному.
С первого взгляда, когда увидел его за окном у коновязи — спокойного, полного достоинства, Каромцев узнал в нем крестьянина: эта характерная жажда собственности, жажда независимости в маленьком своем обиталище.
«Да он похож на моего отца!» — внезапно подумал Каромцев.
Сколько — да всю жизнь, каждый день, каждый час — мечтал отец о своем клочке землицы и коне. Он был кузнецом, знал к тому же столярное и слесарное ремесла, а все бедняга говорил: «Нам бы еще землицы, сынок!» И человек гордый, не ломавший шапку ни перед кем, бесхитростный, тут он старался задобрить богатых мужиков. Он им плуг или топор за так сделает, серпы насечет, вином потчует. Выпивши, мужики говорили: «А что! Придать Егорию земли. Нужный нам мастеровой». Но в трезвости на этот счет были не так разговорчивы.
А он продолжал свои старания ублаготворять сильных села, все еще не теряя надежды, что если и не ему, так сыну достанется заветная полоска.