Он построил дом, купил коня, корову и овец, завел инвентарь и сбрую и опять работал у хлеботорговца Спирина, возил хлеб и далеко, и близко…
И только теперь он словно вспомнил о существовании жены и сынишки и забрал их к себе. Тут стоит наконец оказать о том, как он оказался, женатым.
Она была его троюродной сестрой. Семья ее так же бедствовала, как и его. Хемету едва исполнилось шестнадцать, когда отец решил его женить. По этому случаю на него впервые в жизни надели брюки, а до этого, как и все его сверстники из бедных семей, он ходил в длинной, до колен, посконной рубахе. Он был мал ростом, худ, так что еще и по этой причине его не спешили переодеть в одежду, достойную возраста. И на свадьбе, говорят, он подвигал шапку повыше, чтобы казаться значительнее ростом.
Хемет не знал любви, а полюбил первый раз тогда, когда уже мальчонке его было лет, наверное, восемь. Как, должно быть, странно и муторно было ему увидеть рядом с собой нелюбимую жену и плод их обоюдного, почти полудетского любопытства, когда наконец-то ожгло его первое чувство…
Помните, как прежде, бедный и одинокий, бродил он кварталами городочка, обозревал дома и лабазы, как смотрел на пожары? Сейчас он уже не был таким сиротливым и ничтожным, как прежде. На ночлежки он смотрел не как на возможное кратковременное пристанище в холодную ночь, а как на предмет, который — захоти и поднатужься — он мог бы и приобрести. А публичный дом, куда прежде ходу ему не было, хотя бы по той причине, что не звенело в кармане, был ему сейчас доступен, как и всякому, кто имеет дело и деньги.
Так однажды, может, чтобы определенней почувствовать свои права, он забрел в один такой дом. И стал свидетелем, а через несколько минут и участником потасовки на подступах к одной спаленке.
Он выбрал сперва среди многих услужливо подсунутых ему фотографий ее фотографию и робко — поджилки, наверно, у него тряслись — ткнул в нее пальцем. А потом уж увидел потасовку у дверей девушки и ввязался в драку, так как мог теперь наравне с другими состязаться в праве войти в ту спаленку, куда устремлялись не лучше, чем он, горожане. Вышел оттуда побитый, шатаясь и отплевываясь, и долго не уходил с крыльца, плакал в голос и, точно озверевший, кидался на всякого, кто пытался подступиться к нему.
Он не мог, конечно, запомнить всех, кто награждал его тумаками. Но одно лицо запомнилось ему. Это яушевский отпрыск, чей отец когда-то унизил Хемета, прогнав от своих ворот. Через несколько дней произошло одно веселенькое событие, о котором даже напечатали в газетке Маленького Города.