И в то же время в сифилисе есть свои наслаждения. Как и туберкулез, который румянит щеки молодых девушек, эта восхитительная бледность также может придать человеку томность; она заставляет сильнее биться романтичные сердца. Судьба молодых красавцев, которых смерть прибрала в молодые годы, не может оставить равнодушным того, у кого немое сердце. Как, например, та незнакомка, о которой говорит Колетт и которая прошла, словно легкая тень, по ночным кафе Латинского квартала: «Луи часто приводил подругу, сумрачную молодую девушку, которая сильно и непрозрачно молчала, будучи по-своему красивой. Все составные части ее красоты создавали впечатление такой материальности и грубости, что я нарисовала бы, если бы умела рисовать, рельеф ее большого пурпурного рта, глаза цвета голубой неистовой воды, ее собранные волосы, не допускавшие никакого несогласия с чьей бы то ни было стороны. Как ее звали — Сильвия, Стелла или Сабина? Большое восставшее «С» возникает при воспоминании этой прохожей, солидно, но бесполезно нарисованное на панно моей памяти. Бог знает, где она подхватила страшный сифилис и в муках умерла за семь дней в госпитале, окруженная апельсинами, букетами фиалок, дружескими записками, подписанными неким Вилли и еще — Пьером Луи, Жаном де Тинаном (он сам болел триппером) и даже Колетт… Ее смерть была дикой, почти бессловесной и ужасной по своему настрою. Едва мы услышали хриплый и поспешный звук ее голоса…»
Друг Жида — Пьер Луи — при помощи насмешек и издевательств заманит его в отвратительный бордель «Андалузские звезды». «Что я особенно люблю здесь, — заявил он ему, — так это вульгарность». Чтобы не ударить лицом в грязь перед этим человеком, который поначалу его так впечатлял, и показать, что он не отказывается от удовольствий, Жид выбрал наименее уродливую проститутку и «смело поднялся» к ней. Но этот ненормальный Луи, вместо того чтобы поддержать его в этом героическом поступке, принялся насмехаться, уверяя его, что он совершил ошибку, выбрав самую симпатичную, так как скорее всего именно симпатичная может оказаться сифилитичкой. Если бы это было не так, добавлял он, то она наверняка была бы занята с другими постоянными клиентами. Впрочем, улыбки других девочек, которые знали что к чему, но не могли выдать свою товарку, должны были бы его насторожить. И Пьер Луи пустился в длинное рассуждение о великих мужах, которые своей гениальностью были обязаны только сифилису. Жид, который панически боялся этой болезни и был совершенно лишен чувства юмора, впоследствии долго будет с ужасом вспоминать об этой дурной шутке Пьера Луи.