Не считали[,] сколько дней
Над ладьями потухало;
Сколько там седых гребней
В синем море упадало.
Все равно. Плывем, поем…
Песни нам сложили волки.
И звенят хрустальным днем
В волнах солнцевы осколки.
Вот и берег. Желт песок.
Лес гудит — пришли Варяги.
Мы наполним турий рог
Хмельной пеной дымной влаги.
В ночь в лесу огни зажжем,
Зелень сдвинется шатрами;
Белых женщин приведем
И поставим пред кострами.
Пей, не надо бабьих слез!
Пей, пляши в пятне багряном!
Вьется тело в прядях кос,
Губы алы в вихре пьяном.
Утром в сизом море вновь;
Ветер хлещет парусами;
И с клинков сухую кровь
Моем горькими струями.
Все равно. Плывем, поем…
Песни нам сложили волки.
И звенят хрустальным днем
В волнах солнцевы осколки.
(Толстой 1908: 365)
Толстой был увлечен в славянское язычество Ремизовым еще до его парижского ученичества. В декабре 1907 года в Париже на выставке нового искусства имела огромный успех экспозиция Н. Рериха, сочетавшего темы славянской и скандинавской языческой древности. Восторженный отзыв о Рерихе Гумилева напечатали «Весы» (1907 № 11: 87: «Королем выставки является, бесспорно, Рерих (выставивший 89 вещей)». Отзвуки рериховской эзотерической идеализации кастовой системы (жрецов-друидов, воинов, поэтов) слышатся в статьях Гумилева. Некоторые мотивы Рериха попали и в стихи Гумилева, например картина «Заклятие земное», где изображен шаман в маске с оленьими рогами, а земля под ногами его представляет собой вспученный холм, покрытый камнями с пятнами, похожими на зловещие лица, — возможно, преломилась в образах стихотворения Гумилева «Камень» («Взгляни, как злобно смотрит камень») из «Жемчугов». По-видимому, Толстой вышел к своей реконструкции евразийско-фольклорного мироощущения не под одним только влиянием Ремизова, но и через увлечение рериховской архаикой, пережитое вместе с Гумилевым, и, конечно, под обаянием «Яри» Городецкого.
Влияние Гумилева на Толстого — тема неисследованная; можно говорить и о более поздних отголосках: например, гумилевское название цикла новелл 1908 года «Радости земной любви» отозвалось в том, как переименовал Толстой свой первый роман «Две жизни» в 1916 году: «Земные сокровища».
Но пока что на смену покинувшему Париж Гумилеву приходит обаяние другой поэтической личности.
Парижский имидж
В мае 1908 года Толстой встретился у Кругликовой с Максимилианом Волошиным[53], который стал его главным литературным мэтром и учителем жизни, начав с того, что, как мы помним, при первой же встрече создал Толстому особый имидж, маску — парижскую «апашскую» прическу на косой пробор, с остриженными «в скобку» волосами, закрывающими уши; эта прическа осталась с ним до старости, подобно парижской челке Ахматовой.