Пока Гальдер шелестел бумажками, давая фюреру возможность выпустить пар, вмешался Манштейн, не желавший прощать начальнику штаба ОКХ даже мелкие шпильки:
– Я полагаю, мой фюрер, что наступление русских на Москву следует рассматривать как жест отчаяния, неспособный радикально повлиять на общую обстановку.
Гитлер резко повернулся к оратору, собираясь высказать все, что он думает по этому поводу, но сдержался. Манштейн же продолжил как ни в чем не бывало:
– Основной целью кампании был и остается юг России, с его людскими и природными ресурсами, а также транспортными артериями, связывающими глубинные районы СССР с Персидским заливом и западными союзниками. Москва же в настоящий момент не имеет практически никакого военного значения. Ее значение как транспортного узла и ремонтной базы может быть сравнительно легко нивелировано грамотными действиями наших войск при оставлении данного объекта. Главное же с точки зрения стратегии заключается в том, что, пока русские штурмуют эти развалины, бывшие некогда их столицей, и расходуют там свои последние резервы, они ничем не могут помешать осуществлению наших планов на остальных направлениях, где в действительности и решается сейчас исход войны…
Гитлер, слегка успокоившийся под воздействием этих невозмутимых рассуждений, тем не менее энергично возразил:
– Вы забываете об еще одном важном факторе, Манштейн! Москва имеет большое политическое значение!
Эрих фон Манштейн только небрежно пожал плечами:
– Вряд ли это значение выросло с тех пор, как наши войска овладели ей прошлой осенью. Если уж тогда это не привело к значимым политическим последствиям, то теперь и подавно. К тому же никто не помешает нам после решения всех поставленных перед нами задач на юге перегруппировать свои силы и вновь овладеть большевистской столицей. Если русские не захотят вторично потерять этот город, что вполне вероятно, то тем самым лишат себя свободы маневра, и у нас появится шанс вторично окружить их там – это намного проще, чем гоняться за отступающими отрядами по лесам и степям.
Гитлер задумался, энергично барабаня пальцами по столу, он некоторое время молчал, а затем вновь повернулся к начальнику штаба ОКХ:
– Гальдер, вы согласны с аргументами, приведенными фон Манштейном?
Гальдер скривился так, как будто только что съел зеленый лимон.
Пройдоха Манштейн и тут умудрился его обскакать, высказав практически те же соображения, которые он сам собирался привести фюреру, когда тот немного успокоится. Теперь уже ничего не поделаешь: нужные слова сказаны, и ради блага общего дела придется поддержать точку зрения оппонента.