Правда, покомандовать как следует ему все же не дали. В начале сентября, после трехнедельного отсутствия, вернулся Бохман, а Ганса, в свою очередь, отозвали в Ростов-на-Дону – в штаб группы армий для участия в церемонии награждения. «Германский крест в золоте» – одну из высших наград рейха – Нойнеру и еще четверым отличившимся офицерам и унтер-офицерам дивизии вручал лично фельдмаршал Лист! После этого Ганса еще на несколько дней задержали при штабе – своего рода неофициальный отпуск в связи с награждением, и лишь в середине сентября он, наконец, вернулся в «свою» роту после более чем месячного отсутствия.
Догнать остановившуюся на отдых дивизию удалось уже в предгорьях Кавказа, когда ставропольские степи сменились буйной зеленью рощ и садов. Водитель тяжелого штабного «Хорьха», на котором Нойнер добирался от самого Ростова, утверждал, что местность сильно напоминает его родную Тюрингию. Ганс не спорил: Тюрингия так Тюрингия. Настроение после небольшого отдыха было благодушно-приподнятым. Недавно полученная высокая награда, оттягивавшая ткань парадного кителя, тешила самолюбие, да и возвращение «домой», в ставшую почти родной 3-ю роту, как-то согревало душу. Однако оказанный на месте прием разом смыл все хорошие впечатления от поездки, лишний раз доказав, что проблемы могут подкрасться с самой неожиданной стороны.
Началось с того, что Ганса никто толком не встретил. Единственный часовой на въезде в селение, где квартировала рота, бодро поприветствовал вернувшегося командира и… все, на этом церемония встречи и принятия командования была окончена – больше никто на глаза не попадался. Ганс насторожился. Беглый осмотр окружающей обстановки по пути через село тут же подтвердил возникшие опасения – кругом царил бардак! Нойнер свернул в боковую улочку и быстро двинулся к дому, привлекшему его внимание, – пора разобраться, что тут творится.
Чутье его не подвело! Во дворе дома ему попался на глаза какой-то мужик, по-видимому – хозяин, с типично кавказской внешностью, дополненной сейчас расквашенным и опухшим носом и здоровенным фингалом на пол-лица. При виде Ганса, с нехорошим видом обозревавшего дом и другие дворовые постройки, у аборигена явственно задрожали коленки, быстро поклонившись и стараясь не смотреть Нойнеру в глаза, он торопливо юркнул куда-то за угол дома. Ганс при виде этих эволюций только хмыкнул и, ориентируясь в основном на слух, уверенно отправился в расположенный за домом сад, уже практически не сомневаясь в том, что там обнаружит.
В саду царила идиллия. Вокруг расстеленной под деревьями скатерти развалились в живописных позах почти все унтер-офицеры его роты – не хватало только Баллака. Посреди скатерти красовалось большое блюдо с дымящимся шашлыком (видимо, попавшийся Гансу на глаза хозяин дома как раз приносил новую порцию), вокруг которого плотным строем стояли бутылки с вином и виноградной водкой разной степени наполненности (еще несколько, уже явно пустых, валялось в стороне). Натюрморт дополняли многочисленные тарелки с фруктами и кусками лаваша на скатерти, а также огрызки груш и мандариновые шкурки, равномерно разбросанные в некотором отдалении от эпицентра событий.