На детский голосок, вдруг раздавшийся сзади, отреагировал спокойно.
– Дядечка, подайте на хлебушек сиротинке…
Дядечка обернулся, нашел слегка мутным взглядом маленькую фигурку у подворотни, сунул руку в карман пальто, ища мелочь, и на возникшую за спиной фигуру среагировал с запозданием. По голове ударило чем‑то мягким и тяжелым. Тело обмякло, ноги стали подгибаться.
Григорий упал на мостовую, в голове промелькнули две мысли: что дети по ночам подачек не просят и что его словили как фраера на простую подставу. А потом все померкло…
Он пришел в себя после двух хлестких пощечин. Проморгался, приоткрыл глаза, посмотрел по сторонам.
Это была небольшая комнатушка деревянного дома, плохо освещенная. Стол, лавка, занавеска, за ней край русской печи. Оконце закрыто ветошью. В комнате пахло воском, сивухой и потом.
Григорий попробовал двинуть руками, но те не повиновались. Были связаны за спиной.
– Очнулся, милок? – раздался дробный смешок. – Вот и ладно. Подними‑ка головушку, покажь зенки.
Григорий поднял голову. Перед ним стоял среднего роста мужик лет пятидесяти. Поношенная одежонка, невзрачный вид, но на безыменном пальце левой руки золотое кольцо с изумрудом. Лицо простецкое, но взгляд пронзительный, жесткий. А на губах улыбка.
Такие улыбки Григорий знал. Ничего хорошего они не обещали.
– Прости уж нас, мил человек. Но поспрашиваем мы тебя, а ты ответь прямо и честно, как на духу.
«Мы» – это еще один тип в углу комнаты, здоровый, мордатый, а взгляд у него пустой. Убивец, как пить дать. Руки длинные, ладони широкие. Задушить ими, что кружку воды выпить. Не он ли дал по затылку?
– Ну ча малчишь‑та? – осклабился мужичок. – Аль совсем разум выбили?
– Кто спрашивает? – хрипло выдохнул Григорий.
Мужичок кашлянул, подошел ближе. Он немного припадал на левую ногу, отчего его походка выглядела ныряющей.
– Ты, фраерок, на голос не брал бы. Не то до боли дойдет – запоешь соловьем.
– Я закон знаю. И фраером не был. А ты разговор имеешь, так зови как положено, а не как лоха обуваешь.
Мужичок стер с губ улыбку, внимательно посмотрел на пленника.
– А ты никак деловой?
Григорий хмыкнул, попробовал на крепость веревки. Они были крепкими, да еще прикручены к чему‑то. А значит, резко не вскочить и ногами не пошалить. Совсем худо…
– Тимофеем меня зовут, – промолвил мужичок. – А кличут Костылем.
Костыль? Слышал вроде такое имечко. Или нет? В голове еще гудел хмель, да и после удара мозги пока не на месте. Григорий чертыхнулся и дал себе зарок – коли выберется отсюда, пить больше не будет. Ну рюмку‑другую, и то по большим праздникам. Через эту водку он и в подставу влип, и удар пропустил. А был бы трезв, разве ж купился бы на такую подлянку?