В светлом и теплом зале аптеки было тихо. Крестьянин в коричневой свитке спал на скамье, опершись руками на «пужало»
[1], аккуратно обвитое кожаным ремешком. Подле сидела старуха в ватной кофте, в ярко-красных чулках; неторопливо покачиваясь из стороны в сторону, она дремала. Бахмутский подошел к стойке. Девица в белом халате строго, точно в аптеку воспрещалось входить, спросила:
— Вам что? — и поправила пенсне на толстом носу.
— Дайте мне пять таблеток аспирина.
Заплатив за аспирин, он спросил:
— Могу ли я повидать провизора?
— Зачем вам? Я — помощник провизора.
— У меня сложный рецепт, нужно подобрать стекла для очков.
Девушка обиженно повела плечами и, повернувшись, позвала:
— Борис Семенович, вас просят! — Она смотрела сердито и неодобрительно в лицо клиента.
Он оперся на стойку и, позевывая, ожидал.
— Простите, я вас беспокою, — сказал клиент, когда провизор подошел к стойке. — Смогу ли я подобрать у вас цилиндрические стекла вот по этому рецепту?
— Боже мой, одно и то же, — пробормотала девушка и подумала: «Лучше бы я пошла на акушерские, честное слово, или на зубоврачебные...» — И она представила себе, как клиент, не хотевший ей доверить подбор стекол, сидит с широко открытым ртом в кресле и покорными, молящими глазами следит за ее рукой, несущей щипцы... Крак! «Вам Бориса Семеновича?» Снова крак!
Так, сердясь на скуку жизни, думала девушка в белом халате. А в это время клиент негромко, лениво, отказываясь от неподходящей оправы для стекол, говорил:
— В восемь жду вас обоих у доктора Кравченко, к нему день и ночь ходит множество больных, и ваш приход будет совершенно незаметен. Условились, Касьян? Вот и хорошо.
— Носите на здоровье, — весело сказал Борис Семенович уходившему покупателю и, повернувшись к девушке, добавил: — Вот такие дела, дорогая Лия Ароновна.
* * *
Первым пришел Звонков. Увидевшись, оба невольно вздрогнули, так внезапно встала перед ними картина их прежней жизни: Бахмутский, с шеей, обмотанной толстым шарфом, в клубах пара входит в избу; Звонков идет к нему навстречу в огромных валенках... Сразу в мгновение возникло и мелькнуло прежнее: и запах дыма, и теплый, кислый дух тесного жилья, и вкус мороженого хлеба, оттаивающего во рту, и звенящий ледок в кадушке в сенях, когда ночью привычно ткнешь в нее деревянный ковш, и тоска, и внезапная радость, что жизнь снова станет прежней, без страшного мороза. И странны были они друг другу в пиджаках, в ботинках, среди этой тонконогой мебели. Идя по темно-красному ковру навстречу Звонкову, Бахмутский быстро глянул под ноги, как делал это сотни раз, переступая через порожек из темных сеней в полусвет избы. Они потянулись поцеловаться, и оба отчего-то остановились, притворившись, что руки их случайно столкнулись. От этого их движения стали неловкими, и заговорили они неестественно и громко: