В тот же вечер позвонил Гольдштауб.
— Это правда? — спросил он.
— Что — правда? Оставьте меня в покое хотя бы на миг!
— Мэделин, Лео… Все английские газеты пережевывают эту новость. Так это правда?
— В смысле, правда ли, что она мертва? Тогда да, ответ положительный. Я не знаю, что еще ты мог прочесть в газетах
— Господи Всемогущий, Лео…
— Очень сомневаюсь в его всемогуществе.
— Перестань острить. У тебя проблемы?
— В полиции, похоже, думают, что это я ее убил.
— Галиматья.
— А они вообще занимаются галиматьей.
Позже позвонил Джек. Он говорил ровным, бесцветным голосом.
— Не забудь ознакомиться с завтрашней английской прессой, — посоветовал он.
— Что? О чем ты? — Но Джек уже повесил трубку.
На следующее утро Лео обнаружил письмо. Оно лежало в почтовом ящике возле каморки портье. Почерк на конверте был незнакомый, марка была римская. Лео разорвал конверт, перебирая в уме возможные варианты: письмо от кого-то из сочувствующих, письмо от недоброжелателя (его уже неоднократно обвиняли во всех смертных грехах по телефону), письмо, никоим образом не связанное с гибелью Мэделин. Но письма с того света он не ожидал. Эксперт-графолог, разбиравший шифры двухтысячелетней давности, знаток унциального письма[92] и минускул,[93] не смог узнать буквы, написанные рукой Мэделин.
«Я уже пыталась это сделать», — было написано там.
Неприятное ощущение. Тошнота, скопившаяся где-то в области грудины; головокружение; десятки голосов одновременно трещат в мозгу, десятки едва слышных шепотов. Лео поискал взглядом место, куда можно было бы присесть. Беспомощный, он стоял в полумраке арочного входа во Дворец Касадеи, а портье наблюдал за ним сквозь стекло своей каморки. Нужно было пройти во двор, на солнечный свет, к мелкой мороси фонтана, где зеленели стебли свежего папируса. Лео присел на ступень пьедестала и взглянул на страницу.
«Я уже пыталась это сделать. О да, у меня есть опыт в подобных вещах, я разве не говорила? Какое-то лицемерие. Я не говорила тебе об этом, потому что боялась тебя спугнуть. Возможно, эта попытка также не увенчается успехом. В таком случае я пишу сама себе. Конечно же, я хочу извиниться. Я прошу прощения за то, что навязывалась тебе (а кто еще может простить, кроме священника?). Мне очень жаль. Главное, не казни себя. Ты не виноват. Просто скажи себе, что так будет лучше. Красивое, идеальное расставание. Щелкнул пальцами — и все.
Может быть, мне не хватит смелости. Может, я прокрадусь в твой подъезд и умыкну письмо, пока ты его не прочел. Мне не впервой. Боюсь, ты очень многого не знаешь.