— Лет этак пятнадцать назад случилось мне отдыхать в Сочи. Тогда еще там такого столпотворения не было. Мне даже путевку в дом отдыха удалось получить, не то что сейчас — расшибешься, а не достанешь. Отдыхать — не работать, дни один от другого почти не отличаются: ни внезапных телефонных звонков, ни нагоняев, никаких неприятных неожиданностей. Днем на солнце жаришься, в море плещешься — охлаждаешься, вечером на танцплощадку идешь — девушек посмотреть, себя показать. — Юрий Тимофеевич ласково улыбнулся, вспоминая те далекие счастливые дни. — Да, хорошая была жизнь!
На танцах я познакомился с Тамарой — да, кажется Тамарой ее звали, — симпатичнейшая была девушка, и влюбился я в нее, как мальчишка, да я и был мальчишкой. Все у нас было обычно и традиционно, пока однажды не пристала к нам местная детвора — черная, чумазая, тощая, ноги иксом: «Дяденька, тетенька, купите ракушку!»
Знаете, изнутри такая нежно-розовая, спиралью закручена — рапаном, кажется, называется?
«Давай купим, — говорит Тамара, — шум моря будем слушать».
«Да что ты, я тебе сотню таких со дна достану!» — отвечаю и надуваюсь, как индюк, мол, вот он я, смотри и любуйся.
А надо вам сказать, что пловец я отличный — был, во всяком случае, — и нырял тоже подходяще.
На следующее утро беру маску, трубку, ласты, отправляюсь к морю обещание выполнять. А море и в этот день штормит, и на другой день штормит, и на третий. Сразу после шторма пошел — вода мутная. В общем, стал я уже забывать о ракушках, но Тамара напомнила:
«Так где же обещанное?»
Стал я нырять — самому интересно: камни красивые, почти самоцветы, водорослей нет, вода чистейшая, далеко все видно. Но ни одной раковины нет. Ни на мелководье, ни в глубине.
Нырял, нырял, совсем из сил выбился, что, думаю, делать, надо вылезать, вечером найду ребят, куплю у них ракушек и завтра контрабандой притащу, будто сам достал. Совсем было выходить на берег собрался, как вдруг вижу — блестит что-то на дне между камешков, как светится. Не поленился, нырнул. А это, оказывается, серебряный перстень. Не очень красивый — грубая работа, прямо скажем. Видно, был на нем какой-то рисунок, но так его обкатало, что разобрать что-либо совсем невозможно. Однако все же находка. Можете себе представить, как я обрадовался — не с пустыми руками покажусь. Загордился уже не как индюк — как лягушка, что с волом сравниться хотела, надулся, перстень на палец надел, вылезаю.
Тамара на берегу сидит, загорает. Издали меня увидела, рукой машет, кричит:
«Что, без добычи?»
А мне другое слышится, голос ее в мозгу звучит: «Трепач ты, Юрий, хороший! И мужик прижимистый. Качество для мужа хорошее, а для кавалера — паршивое. Тогда бы не скупился, не похвалялся, сейчас бы с красными глазами не ходил, не шатался…» — «Что за блажь, — думаю, — перенырял, что ли?»