— Сколько нужно! — мужик, затиравший стену, оглянулся через плечо. — Ежели не выбить как след, потрескается всё художество. Будто не знаешь.
Но Дёма отступать не собирался. Постоял, помялся, опять завёл своё:
— Земляники охота… Её нынче страсть как много. Принесём, всем принесём! Можно, а?
— Не канючь! — в сердцах прикрикнул на него артельный. — Мочи моей нет… Ы-ых! А идите вы хоть куды! Купаться? Давайте! За ягодами? Валяйте! В Крутово, церковь расписывать, как Кондрат? Скатертью дорога! — И чтоб не видел вас до вечера! Неча тут на глазах у начальства безделить!
— А исть?
— Исть! Ишь, проглот бесов! Ничё, не оголодаешь! Ягод поешь! Ты по ягоды собрался? Вот и ступай!
Дёма ухмыльнулся. Его и маячившую всё это время в дверях «мелкоту», — младших артельных учеников Глебку и Прошку, — как ветром сдуло.
* * *
Горячий, густой стрёкот кузнечиков стоит над лугом, как пар над кастрюлькой. Изредка его словно сдувает прочь, к самой кромке леса, но ненадолго. Тёплый июльский ветер, слабея, застревает в спутанной траве, и луг парит с прежней страстью.
Глеб ставит поровнее берёзовый туесок, полный спелой земляники: обидно будет рассыпать ягоду — вон сколько набрал, почти до краёв, всё утро старался. Убедившись, что всё в порядке, ложится ничком в траву. Приятно гудят уставшие ноги.
Прямо у щеки качается одуванчик. Крупная божья коровка, сверкая глянцевым боком, ползёт по его острому листу.
Глеб осторожно подставляет измазанный земляничным соком палец. Чуть помедлив, божья коровка устремляется вверх, на тыльную сторону ладони, щекотно перебирая короткими ножками.
Чувствуя оголившимся под рубахой животом ласковое тепло от нагретой земли, Глеб с улыбкой разглядывает беспечно ползущее насекомое. Коровка не улетает, а Глеб терпеливо ждёт — когда же, когда взлетит в воздух.
— Кого поймал? — босые мальчишеские ноги, покрытые свежими ссадинами, приминая траву, приближаются почти к самой его щеке. Одна ступня пяткой чешет другую, потом широко расставленные, обе уверенно врастают в землю.
— Как думаешь, улетит? — поднимает голову Глеб, глядя снизу вверх в круглое как шаньга, добродушное лицо Прошки.
— А то! — тот садится на корточки, ногтем большого пальца колупает облезлый веснушчатый нос.
Коровка доползает до рукава Глебовой рубахи, топчется на месте, на мгновение замирает. Вдруг, щелчком раскрыв твёрдый лаковый панцирь и трепеща прозрачными крыльями, взмывает в небо.
— Как вертолёт, — шепчет Глеб, — без разбега.
— Чего? — пялится на него приятель. Рот приоткрыл, переднего зуба нет, синяк под глазом — подраться горазд, говорит про него дядька Степан. Да только, наоборот, это — Прошке обычно достаётся. От Дёмы, пока никто не видит. Дёма — старше, он вредный и ленивый, нудную работу на младших свалить норовит…