Школа наша была деревянной, построена еще до революции. Учился в ней и мой отец. Зимой ее хорошо протапливали березовыми дровами. От березы тепла больше, чем от сосны, и держится оно дольше.
Приходит в класс учительница, садится за стол и говорит:
— А сегодня, дети, будем читать Максима Горького «Детство».
Сидим не шелохнувшись: какой мир открывается перед нами!
А то учительница приносит на урок цветные картинки. На них жирафы с длинными шеями, и гривастые львы, и зубастые крокодилы, и чудные, как зонты, деревья. Тихим голосом учительница начинает рассказ про далекие жаркие страны. Вечно бы слушал, но звенит звонок. Учительница говорит:
— Дома, дети, нарисуйте жирафу и крокодила.
Я старался вовсю, про улицу забыл. Бабушка даже удивилась:
— Минь, чё с тобой? Иль мать наказала?
— Н-е-е-е…
— Чё на улку не идешь? Колька Глазок сколь раз прибегал.
— Баб, у меня уроки.
— Ну, ну, старайся, — добреет бабушка. — Бог старательных любит.
А то по арифметике задачки решать зададут. Про трубы, по которым вода течет, или про поезда, идущие навстречу друг другу с разными скоростями. Маракуем. Затылки чешем, в потолок задумчиво глядим. Кто-нибудь поднимет руку и спросит:
— Пал Сергеич, а зачем это?
— Что зачем?
— Водопровода-то у нас нет.
Павла Сергеевича веселит этот вопрос. Он подходит, кладет на вихры любознательного ладонь и спрашивает:
— Скажи, Вася, тебе уже тринадцать?
— Не, Пал Сергеич, тринадцать с половиной.
— А как ты думаешь, Вася, когда тебе стукнет двадцать пять, жизнь будет такая же?
— Не знаю, Пал Сергеич.
— Напрасно! Надо мечтать, — учитель отходит от Васи и говорит уже для всего класса. — Через десять-пятнадцать лет, дорогие мои, жизнь изменится неузнаваемо. И что там водопровод, человек научится жить красиво, его пытливая мысль разгадает не одну тайну природы. Что же мы будем делать без знаний? Станем водовозами? Уверяю вас, к тому времени такой профессии не будет.
Мы слушаем, открыв рты.
Идешь из школы и от слов Павла Сергеевича остынуть не можешь.
4
Мои закадычные друзья — два Кольки, Бессонов и Глазков. И что удивительно: все трое мы Петровичи. С каких пор повелась у нас дружба, сказать трудно. Здесь родились, здесь ходить научились.
Росли, подпирая друг друга, наперегонки: кто кого выше? Колька Бессонов поднимался, как на дрожжах. На глазах вылезал из одежонки: только сошьет ему мать рубашку, глядь-поглядь, а рукава уже локти не закрывают. Колька Глазок рос спокойнее, не так порывисто, но все же подавался заметно. А я застрял на капелюшечном росте. Зарубки на дверной притолоке, которые делал отец, что-то подолгу близко-близко друг от друга удерживались.