Целую минуту я не знал, что ответить. Это было очень смелое заявление, имея в виду историю славного города Джентри.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
— Понимаешь, похоже, что в разное время такое произошло здесь практически в каждой семье. У всех найдутся отцы, двоюродные братья, бабушки или прадеды, которые могут рассказать историю о каком-нибудь своем родственнике, который сделался до жути странным, а потом вдруг умер.
Росуэлл с ухмылкой покачал головой.
— Но в семье Ридов такого не было.
Я во все глаза уставился на него.
— Почему?
Росуэлл пожал плечами.
— Мы заговоренные. — Он сказал это будто в шутку, но абсолютно серьезно.
Росуэлл был жизнерадостным, энергичным и неунывающим. Он был идеальным сыном, о котором могла мечтать любая нормальная семья. Если бы я мог быть на него похожим, хоть немножко, моя жизнь сложилась бы иначе. Я вспомнил слова Морриган. Главное — намерение. Если ты веришь в то, что ты заговоренный, способный, симпатичный и популярный, то таким ты и будешь.
Улыбка сбежала с лица Росуэлла. Он уставился на свои ботинки.
— Не то, чтобы я чувствовал себя виноватым…
— Но чувствуешь?
Кивнув своим ногам, он невесело улыбнулся.
— Может, ты поэтому со мной дружишь? Ты об этом не думал? Типа, ты закрываешь глаза на мои странности, потому что сам странный, только по-другому?
Росуэлл оторвал взгляд от ботинок и посмотрел на меня.
— Не совсем так. Мне больно разбивать тебе сердце, но, поверь, взаимная странность — не единственное основание для дружбы. Бывают и другие. Ты любопытный тип. Кроме того, с тобой мне не обязательно постоянно быть счастливым, славным и душой общества. Хочешь начистоту? Мэки, если честно, ты урод каких мало, но с тобой легко разговаривать.
Конечно, было здорово узнать, что у Росуэлла были другие уважительные причины дружить со мной (помимо факта, что наших отцов связывала церковная служба), но это не меняло сути — не смотря ни на что, я оставался лживым, ненормальным и мерзким типом.
— Мэки Дойл мертв. Я — не он. Я вообще никто!
Росуэлл упер локти в колени и наклонился вперед.
— Мэки — это ты. Я стал называть тебя Мэки в первом классе — тебя, дубина, а не кого-то еще. Я никогда не знал никакого другого Малькольма Дойла. Если он мертв, мне жаль, но это ничего не меняет. Он — это не ты.
Я не мог поднять на него глаз.
— Ты… слушай, если ты это не всерьез, то лучше скажи прямо.
— Мэки, без обид, но, сколько я тебя знаю, ты всегда был чокнутым на всю голову. Но это не делает тебя никем. Если по чесноку, это делает тебя чертовски особенным!
Я впился пальцами в края столика.