Отец замер у противоположной стороны стола, глядя на меня. На всех нас.
— Ты серьезно ранен? Нужно ехать в больницу? — хрипло выдохнул он, и я почувствовал острый ржавый запах тревоги.
Я покачал головой, наклонился над столом и уперся здоровой рукой в столешницу.
— Часть крови не моя.
Он кивнул, провел рукой по глазам.
Мама, не отрываясь, смотрела на Натали, которая уже проснулась и сонно обводила глазами нашу кухню, продолжая крепко обнимать Дрю за шею. Мама подошла к ней, взяла ее личико в ладони, заглянула ей в глаза, потом отпустила Натали и повернулась ко мне.
— Это ты сделал? Ты вернул ее?
Я не ответил. Ведь это сделал не я. По крайней мере, не я один.
— Ты спустился туда, чтобы вывести ее наружу?
Я кивнул. Мне было уже ясно, что последует дальше: «Как ты мог так глупо рисковать собой?» Или, скажем: «Неужели ты не понимал, насколько это опасно?»
Но сейчас я не хотел говорить об этом. Потому что только-только начал осознавать, насколько был равнодушен к миру и закрыт для любви до того, как встретился с Морриган.
Я открыл рот, чтобы прервать маму, но, видимо, мысли слишком ясно отразились на моем лице, потому что она не стала дожидаться ответа, быстро пересекла кухню и обняла меня, обхватила за шею.
— Ты вернулся, — прошептала она. — Ты мог пропасть навсегда, но ты вернулся.
Это было так странно — стоять на кухне и обнимать маму. Моя мама была не из тех, кто любит плакать или обниматься, но сейчас она меня не отпускала.
— Ты герой, — прошептала она, комкая ткань на спине моей толстовки. — Настоящий герой!
Если быть совсем честным, то я не был никаким особенным героем. Я просто сделал грязную работу и совершил несколько безрассудных поступков, а потом закрыл глаза и понадеялся на лучшее. Нет, это не было геройством. Но мне было приятно знать, что мама считает иначе.
Я поднялся в ванную и, как смог, смыл с себя часть крови и грязи. Вся шея и одна сторона лица у меня были располосованы отметинами от когтей, зато рваная рана на руке почти затянулась, благодаря зеленой мази Джанис. Судя по тому, как быстро шло заживление, через несколько часов даже шрамы должны были исчезнуть.
Из зеркала на меня смотрело бледное и изможденное лицо живого мертвеца, зато мои глаза из черных сделались карими и, честно говоря, этот живой мертвец был все-таки больше живым, чем мертвым.
Выйдя из ванной, я увидел ждущую в коридоре Эмму. Ее рубашка была в грязи и бурых пятнах моей крови. Несколько секунд мы молча стояли, глядя друг на друга. Вид у Эммы был совсем измученный.
— Что она тебе сказала? — спросила сестра, забрасывая мою руку себе на плечи, чтобы я мог ее обнять.