- Правда, паршивая улица... - недовольно буркнул генерал. Короткая...
- Да, - вздохнул Айвен. - Там только три дома и гараж. Но зато ее очень легко найти - как раз напротив кафе, где мы завтракаем...
- Разрешите идти?! - спросил я у генерала, понимая, что отныне я его подчиненный.
- Иди! - сказал генерал.
Я развернулся и пошел к двери.
- Стой! - скомандовал за моей спиной Казмо.
Я остановился.
- Если увидишь в городе военных - не пугайся! Они подчиняются инспектору, - говорил мне в спину генерал. - Теперь в городе будет постоянно находится патрульная рота... Сейчас это американцы. Хорошие ребята. Теперь можешь идти.
Я спустился по деревянной лестнице. Вышел из дома. Перешел через мостик.
И, не оглядываясь, шел дальше, в город, который еще вчера утром я так любил.
Тропинка вливалась в "неаккуратную" аллею. Аллея впадала в низкорослую улицу. А улица стремилась к морю.
Было еще довольно рано. Что-то около восьми утра.
Я без труда нашел улицу Вацлава, прошел ее за полторы минуты. Вернулся и заглянул в кафе.
Морально я уже был полностью готов к овсянке и жидкому чаю, но, к моему удивлению, мне подали "дореволюционный" завтрак.
Рыбные палочки с французской горчицей, апельсиновый сок, тост с красным чеддером и хороший крепкий кофе.
За соседним столиком кушали два парня, одетые в спортивные костюмы. Их лица были мне не знакомы. Оба ели жадно, не пользуясь ножом. Они разламывали рыбные палочки вилками и, окунув в горчицу, отправляли их в рот. И глотали, даже как следует не прожевав.
Это был их первый завтрак в городе мира.
Я это очень легко определил: по апельсиновому соку. Они выпили его за минуту и теперь давились рыбными палочками, стесняясь, или не зная, что они имеют право попросить еще сока. А официантка, пребывавшая в лирической задумчивости, не замечала, что их стаканы пусты.
У одного из парней на правой руке было только два пальца: указательный и большой.
Поев, я вышел на улицу.
Город уже нагревался лучами утреннего солнца.
Город был чист и опрятен, и свеж, как только что испеченный торт. Даже деревья казались тщательно причесанными и подстриженными.
Город оставался таким же, каким он был позавчера, и, наверно, десять и двадцать лет назад.
Это моя жизнь снова изменилась. Снова полетел я под откос, неполные двадцать дней побыв свободным человеком. Утешало меня лишь то, что мои новые обязанности исключали участие в боевых действиях.
Но все равно, был я кажется еще не готов, если не сказать - совсем не готов, к исполнению новых обязанностей. И мое безропотное "да", сказанное генералу, являлось всего лишь обратным отражением моего внутреннего "нет". Я просто пребывал в том странном состоянии, когда смерть, по-дружески пожав мне руку, вдруг исчезла, отложив наше с ней свидание на более позднее время. Она словно испугалась кого-то, и теперь я чувствовал себя в долгу перед этим инкогнито. Я хотел благодарить, но не знал кого. И хотя здравый смысл подсказывал, что над всеми нами висит дамоклов меч случая, и что жив я остался совершенно случайно, мне в это не очень-то верилось. С одной стороны я сам сделал все, чтобы выжить: бросил винтовку, крадучись пробирался городскими тропинками, прятался в погребе. Но это было вчера. А сколько сотен дней я отстреливался, наступал и отступал, не зная, за что и с кем воюют люди, поставившие меня в строй. И каждый раз пули не трогали меня. Они проносились мимо и падали на землю наступавшие со мной, а я оставался.