Однако на свадьбе недоставало еще одного гостя – что выяснилось, лишь когда он прибыл.
Едва только успели убрать чарки и полотно, едва только Акейро на правах самой властительной особы из всех присутствующих провозгласил Аканэ и Тайин мужем и женой, как толпа свадебных гостей раздалась, пропуская вперед высокого загорелого человека в пропыленном дорожном кафтане. На лбу незнакомца красовалась новенькая повязка, расшитая пестрыми шариками, какую носят бродячие комедианты – киэн. За ним следовал другой киэн, помоложе годами и получше одетый.
Едва завидев старшего киэн, Аканэ вскочил; глаза его полыхнули радостью почти нестерпимой.
– Шутов звали? – осведомился старший, озорно пришурясь.
– Хэсситай! – воскликнул Аканэ, бросаясь к нежданному гостю. Имени этого из уст Аканэ Кенет не слышал ни разу. Однако, судя по тому, что лицо Тайин озарилось почти такой же радостью, как и лицо ее мужа, вновь прибывший был очень дорог сердцу Аканэ – и Тайин в отличие от Кенета знала почему.
Чинная строгость неспешного свадебного ритуала исчезла бесследно. Аканэ, сияя, как мальчишка, к которому прибыл, на зависть всем соседским сорванцам, его дядюшка-моряк, знакомил Хэсситая и его ученика Байхина со всеми своими друзьями. Когда черед дошел до Кенета, взгляд Хэсситая задержался на его потертых черных ножнах с серебряным узором.
– Не откажи в любезности, – попросил Хэсситай, и Кенет прекрасно понял его просьбу. Не раз и не два его просили показать, что за меч скрывается в столь великолепном вместилище. Он выдвинул наполовину из ножен свой деревянный меч – не столько, впрочем, меч, по совести говоря, сколько магический посох, – помедлил немного и снова вернул меч в ножны.
– Так вот кому ты передал мой ученический меч, – обернулся Хэсситай к Аканэ. – Что ж, одобряю.
Кенет похолодел. Вот и наступил тот миг, которого он всегда втайне опасался. До сих пор Аканэ каким-то непостижимым образом не замечал, что ученик его машет его же собственным ученическим мечом… не замечал, потому что в действительности и не дарил его Кенету. Но была и другая действительность – та, в которой Кенет спас Аканэ жизнь и получил меч из его рук… та, в которой Аканэ отплатил ученику с лихвой, пожертвовав жизнью ради него… Та которую сам Кенет изменил бесповоротно – и лишь потому не забыл подобно всем остальным. Только деревянный меч, давший Кенету прозвище, и уцелел в неизменности от той исчезнувшей реальности, и напомнил Аканэ о том, чего в новой его жизни не было и быть не могло. Лицо воина выражало тяжкую растерянность, горестное недоумение – да как же это… да ведь не может быть…