Осипов поперхнулся и замолчал. Я тоже не произносил не слова. Только стоял и смотрел.
Вот так, чистильщик. Кажется, ты не верил, что тебе могут сказать что-то толковое? А вот как тебе это?
Знать бы еще, сколько истины в этих его словах. И стоит ли принимать их всерьез.
— Ты сам до всего этого дошел? — хмуро спросил я. — Или тебе кто-то подсказал?.. Кто? Шеф? Или Хабибуллин? С кем ты говорил?
Осипов в упор посмотрел на меня.
— С матерью Евфросинией, — с улыбкой признался он, — Когда я только вышел из больницы, я специально просил о встрече. У меня тогда был кризис веры, и я не мог понять, почему зло иногда идет путями добра, а свет, случается, приносит в мир тьму.
— А сейчас? — медленно спросил я.
— А что сейчас?
— Сейчас у тебя нет кризиса?
— Нет. — Он опять улыбнулся. — Сейчас я верю, что любой ступивший во Тьму человек еще сможет, если того пожелает, выйти к Свету…
— Чушь все это, — после недолгого молчания буркнул я. — Глупость несусветная. Но, знаешь, я не буду сейчас с тобой спорить. Просто спрошу: кроме меня разве других столь же ценных небездеятельных людей у нас в городе нет?
— Есть, конечно…
— Тогда зачем оставлять меня в живых? Да еще позволять делать все, что заблагорассудится? Не слишком ли это странно? Еременко, например, после ареста казнили почти сразу. А ведь я под курткой таскаю куда больше тьмы, чем он при всем старании смог бы сотворить за всю свою жизнь. Почему же инквизиторы меня терпят, хотя и чуть ли не плюют вслед при каждой встрече?
Собственно, я не ждал ответа. Но Осипов неожиданно ответил:
— Просто они считают, что твой путь еще не окончен. Мать Ефросиния верит, что у тебя будет еще одна возможность повлиять на судьбу нашего мира. Поэтому церковь тебя отпустила.
Я кивнул. Опять мать Ефросиния… Эх, поговорить бы с ней. Жаль, нет такой возможности. Живые святые к просьбам об аудиенции снисходят очень редко. А уж с таким человеком, как я, и вовсе никто из церковников разговаривать не станет.
— Повлиять — в какую сторону? К Свету или к Тьме?
Осипов пожал плечами. И я негромко хмыкнул. Как всегда, самый главный вопрос остался без ответа.
— Ладно, незачем зря торчать у ворот — на нас и так уже со стены поглядывают. Да и время поджимает. Пошли.
* * *
За ворота нас пропустили беспрепятственно. Командующий заставой незнакомый мне капитан, заполучив наши подписи в вахтенном журнале, просто пожал плечами и махнул рукой. Стальные плиты ворот расступились на метр. И с натужным скрипом вновь сомкнулись за нашими спинами.
Я снова был в старом городе.
Вымершие улицы, присыпанные пылью и загроможденные бесформенными грудами ржавого железа, в которые за три десятилетия превратились брошенные машины. Уныло сгорбившиеся многоэтажки. Выбитые окна, в которых поздней осенью печально стонет ветер. Кучи слежавшегося мусора, среди которого иногда можно увидеть человеческие кости. Далекий заунывный вой оборотня. Тихий шелест шагов. Меч в руках, адреналин в крови и риск однажды остаться здесь навсегда, превратившись в еще одного сумеречного обитателя здешних дворов и подвалов.