Очередное пробуждение настигло Аранту оттого, что что-то изменилось. Гремел утренний хор цикад, составляя неотъемлемую часть лесной тишины, перекликались наверху птицы. Грандиоза спала младенческим сном поодаль, демонстративно повернувшись спиной. Они с Кеннетом «на людях» старались вести себя прилично, но разве можно было удержаться и не покраснеть, лишний раз, словно невзначай — а иной раз ведь и вправду невзначай! — коснувшись рук? Минут уединения, когда они второпях пытались отдать друг другу накопленную годами и рвущуюся наружу нежность, и тому, и другой было безбожно мало, и оба чувствовали свою вину. То у нее, то у него временами вырывалось: мол, погоди, вот настанет время, чтобы крыша над головой, запертая дверь, кровать и целая ночь… Подумать, сколько времени они могли, наслаждаться друг другом в самых изысканных и дорогих интерьерах, какие она могла позволить себе сообразно своему положению. Впрочем, едва ли Рэндалл позволил бы, а уж он-то так или иначе узнал бы первым. «В ваши-то годы!» — презрительно кривилась Анелька. Было совершенно невозможно объяснить ей, что Аранта, оказывается, всю жизнь любила Кеннета, особенно теперь, когда она так долго и во всеуслышание заявляла, что всю жизнь любила Рэндалла Баккара. С точки зрения теоретически подкованной Грандиозы, Аранта подчинила себе единственную имевшуюся в досягаемости особь мужского пола с единственной целью: укрепить свой авторитет старшей самки. Не привыкни Красная Ведьма сызмальства ходить среди трусливого презрения, этот остракизм мог бы подпортить ей кровь. Спасение было одно — не обращать внимания. Мнение Грандиозы ничего не решало.
Ах вот оно что! Не было под головой руки Кеннета. Той самой «хоть на это годной» руки. Руки лучника, перевитой мощной тугой лентой мускула и обтянутой загорелой кожей, такой ровной и шелковой на вид, что ладонь тянулась сама — погладить. Аранта несколько раз перевернулась с боку на бок. Недовольство ее росло. В самом деле, сколько нужно времени, чтобы завернуть за ближайший куст?
Уж не случилось ли чего? Вчера Кеннет был рассеян, даже, она сказала бы, чуточку раздражен. Пришлось сменить роль на несвойственную и выступить заботливой и мягкой подругой, чтобы он признался наконец, что у него ноет отнятая рука. Противно, нудно и уже долго. Мучительно, как ноют больные зубы. В самом деле, шрамы швов покраснели и выглядели набухшими.
Что ж, списали на перемену погоды: фронтовые раны чуят ее за два-три дня. Однако Аранта встревожилась — не ранний ли это ревматизм, вызванный их ночевками на сырой земле. Не ровен чае прицепится какая костоглода!