Оказалось, действительно недалеко. Пройдясь по улице имени некоего фон Оссетски, он свернул в середине ее на другую, которая Гетештрассе и оказалась. Кстати, улица фон Оссетски когда-то в просторечии называлась Советской, потому что жили на ней в основном семьи офицеров расположенных в Готе гарнизонов. Наверняка тогда она выглядела по-другому, потому что сейчас была застроена очень симпатичными новыми коттеджами. Вряд ли офицеры и их семьи содержали и поддерживали в приличном виде свое временное жилье. Скорее всего, после объединения двух Германий старые дома снесли, а на их месте построили эту красоту.
Про Советскую улицу Евгению рассказал Пауль, как и про то, что, например, в маленьком городке Ордруфе, где стоял совсем уже огромный гарнизон советских войск, после их ухода немцы все снесли напрочь, сняли верхний слой земли, навезли новой, засеяли травой, засадили деревьями и построили поселок, напоминающий райский уголок. Теперь ничего не напоминает о том, что совсем недавно здесь грохотали танки, выезжающие на учения, и на веревках висело мокрое белье, развешенное лейтенантскими и капитанскими женами.
Немцев можно понять. Зачем им оставлять память не только о том, что войну они проиграли, но и хранить уродливые постройки ужасающего качества? И землю правильно сменили, она ведь наверняка была пропитана соляркой и отработанным машинным маслом.
По тихой улочке Гете Евгений стал спускаться вниз, рассматривая номера домов и прикидывая, где расположен нужный ему. Тут и вправду было малолюдно. Изредка попадался одинокий прохожий, никуда не спешивший, но всем видом своим показывавший, что определенная цель у него есть. Трудненько будет следить за Симоновым… Тут и спрятаться в общем-то некуда.
Искомый дом под пятнадцатым номером оказался на правой стороне улицы. Трехэтажное белое здание, четыре окна на каждом этаже. Вряд ли дом многоквартирный, скорее всего, на каждом этаже проживает одна семья или один владелец. А где обитает Симонов? В записке об этом ничего не говорилось.
Евгений пристроился за углом, у невысокого заборчика, так, чтобы его скрывала пышная акация, осмотрелся по сторонам, не видит ли его кто-нибудь, и достал бинокль.
Алексей Васильевич Симонов был русским, а это непременно должно было наложить отпечаток, пусть самый малый, на его жилище. Если, конечно, совсем не онемечился за эти годы. Но это вряд ли. Русский человек хоть в какой загранице и хоть через сколько лет остается русским человеком. Нет, он не будет швырять окурки и пустые бутылки из окон, мочиться в лифтах и плевать где попало, переходя улицу на красный свет. Внешне он практически ничем не отличается от европейца, или американца. Но все же в его облике, поведении, жилище будет какая-то еле уловимая черточка, которая подскажет знающему человеку: перед ним — русский. Если, конечно, этот русский не агент суперкласса, полностью вошедший в образ и абсолютно не чувствующий себя гражданином великой северной державы.