И горемыке было невдомек, что она не сможет дойти так далеко в одиночестве, без защиты. Она не знала, что через несколько кварталов больная нога подломится, в груди что-то надсадно дернется и холодный воздух впервые прольется в горло потоком. И она захлебнется. Захлебнется влажным обжигающим ветром и упадет. А подняться уже не сумеет.
Нет, девушка всего этого она не знала, как не знала и того, что нынешний путь станет для нее последним, что, когда боль и опустошение отступят, она особо остро поймет свое одиночество. А вокруг будет равнодушно шуметь глухой черный лес. И он будет петь над ней свою песню, а последняя из рода лантей останется лежать, глядя в пустоту незрячим остановившимся взглядом.
Вот только...
- Ты куда это на ночь глядя, дочка? - скрипучий старческий голос заставил Зарию вскинуть голову.
Дед Сукрам натянул поводья, удерживая лошадь. Повозка заскрипела и остановилась, а старик с облучка строго взирал на запыхавшуюся беглянку.
- Раздетая, одна... Эх... Ну, чего молчишь?
- К лантеям... - виновато проговорила Зария, опуская голову. На нее вдруг нахлынул необъяснимый суеверный ужас.
- Ой, дуреха! - дед хлопнул себя по колену. - Дык, это ж в другую сторону! Тьфу. Замуж тебе надо, чтобы блажь всякая в голову не лезла, ишь. Ладно, садись, чего смотришь? Залезай, говорю! Назад отвезу.
- Зачем? - чернушка обхватила плечи руками и отступила на шаг. - Я не хочу назад.
- Хочешь, не хочешь... У Багоя живешь? Да. Работу он тебе дал? Дал. Что за неблаго...
Зария развернулась и молча поковыляла прочь. И пусть внутри все дрожало, она не собиралась возвращаться.
- Да куда ты? Тьфу, блаженная... Стой! - Сукрам, кряхтя, слез с повозки и догнал упрямицу. - Жить надоело?
- Да! - девушка резко развернулась. - Надоело! Я, как... как башмак без пары! И оставить глупо и выкинуть жалко! Среди живых людей, словно тень! Вспоминают обо мне только когда надо что-то: или обругать, или пристыдить, или подать чего. А я? Я живая! Я нужной хочу быть! Не дурой бесполезной, над которой только смеются!
Она сорвалась на крик, а потом тихо закончила:
- Я хочу в Святилище Богини. К лантеям. Во мне течет их кровь. Не надо меня останавливать.
Дед покачал головой. Помолчал. Сдвинул на лоб шапку. Почесал затылок. И вздохнул:
- Поехали, отвезу. Не бросать же тебя тут, дурную.
Все еще дрожа, то ли от своей отчаянной храбрости, то ли от холода, то ли от страха, чернушка приблизилась к повозке и кое-как вскарабкалась, устраиваясь на соломе. Сукрам молча тряхнул поводьями и смирная лошадка, терпеливо ожидавшая, когда люди обо всем договорятся, потрусила вперед.