— Ключи от виллы «Лагуна»? — поинтересовалась Мария.
Люк кивнул.
— У меня есть подозрение, что мисс Лейси хочет, чтобы ее не беспокоили по крайней мере до полудня завтрашнего дня, — добавил он.
— Ничего подобного, я встану с петухами! — решительно возразила Верити и, улыбнувшись Марии, проследовала за Люком во внутренний дворик. Они миновали фонтан, бассейн, бар и вышли к ресторану. Верити была настолько возбуждена, что лишь мельком отметила царившую здесь спокойную, без вызова роскошь: официанты во всем белом ловко скользили между освещенными свечами столиками, за которыми сидели элегантно одетые гости.
Завидев Люка, официанты приветствовали его легким поклоном:
— Buenas noches[3],сеньор Гарсия.
Люк уверенно шагал меж благоухающих кустов и пальм, и, как ни старалась, Верити поравнялась с ним, только когда он остановился у белого, увитого бугенвиллеями домика возле освещенного луной пляжа.
Пока он вставлял ключ в замок и открывал деревянную дверь, она разглядывала его скрытое тенью лицо, постепенно проникаясь окружающей ее умиротворенностью — волны тихо набегали на белый песок, а легкий ветерок мягко шевелил листья пальм.
— Люк, мне это все вовсе не нравится! — начала она возмущенно.
Он щелкнул выключателем, и лампочка осветила просторную комнату, спланированную на разных уровнях и обставленную светлой мебелью из пальмового дерева. Казалось, он едва сдерживает улыбку, что только подлило масла в огонь.
— Я понимаю, тебе это, видимо, доставляет удовольствие! — начала она запальчиво, и он, не сдержавшись, открыто рассмеялся. — Но мне все это кажется… унизительным.
— Унизительным?! — Люк поставил чемодан посреди комнаты, небрежной походкой подошел к задней двери и распахнул ее настежь. Лунный пляж и тихо вздыхающий океан, точно прекрасная картина, завершали интерьер. — О чем ты говоришь, Верити? Как это подарок к твоему дню рождения может быть для тебя «унизительным»?
С горящими глазами Верити подошла к нему, отвернувшись от завораживающего шепота волн.
— Люк, мы же едва знакомы! — отчеканила она, чувствуя свое полное бессилие. — А ты с самого дня смерти Эдварда строишь из себя доброго дядюшку! То используешь свои связи, чтобы помочь моему делу, а теперь вытащил меня сюда под предлогом некоей работы в сочетании с отпуском. И что же? Я вдруг узнаю, что буду бездельничать здесь целых две недели… Люк, черт побери, что тебя так веселит?
— Ты.
Он вышел на широкую, выложенную плиткой террасу и облокотился на деревянные перила. Он уже не смеялся, но губы все еще кривились в улыбке.