Крымов глядел на девушку, щёки её были румяны, плечи развиты, как у взрослой женщины, а круглые, по-апрельски синие глаза, маленький нос, пухлые губы казались совершенно детскими. Руки у неё были большие, трудовые, с красным маникюром на ногтях. Ей не шла щеголеватая суконная пилотка и завитые волосы, куда больше красил бы её ситцевый платочек, накинутый на светлые косы.
В комнату вошёл, попыхивая трубкой, новый посетитель, капитан.
— Ну как? — участливым шёпотом, точно справляясь о больном, спросил он.
— Я вам сказал, товарищ корреспондент, не раньше чем в четырнадцать ноль-ноль,— ответил адъютант.
Вновь пришедший, внимательно и пристально вглядываясь в лицо Крымова, произнёс:
— Товарищ Крымов?
— Я.
— Смотрю, как будто вы,— отрывисто, скороговоркой произнёс он.— Меня вы, конечно, не помните, моя фамилия Болохин, вы просто меня не знали никогда. Помните, как на высших курсах профдвижения вы прочли две лекции «Версальский мир и рабочий класс Германии»?
— В тридцать первом году, помню, конечно.
— Потом в Институте журналистики вы делали доклад, стойте, минуточку: не то о революционных силах в Китае, не то о движении в Индии.
— Верно, было,— смеясь от удовольствия, ответил Крымов.
Болохин подмигнул и приложил палец к губам:
— И, между нами говоря, вы тогда утверждали, что в Германии не будет фашизма, доказывали, как говорится, с цифрами в руках.
Он рассмеялся и посмотрел на Крымова большими серо-голубыми глазами. Движения у него были быстрые, резкие, и голос у него был резкий.
— Товарищ, вы бы потише,— сказал адъютант.
— Выйдем во двор,— сказал Болохин,— тут скамеечка есть. Позовёте нас, товарищ лейтенант, когда генерал проснётся?
— Обязательно,— сказал лейтенант,— только проснётся, позову. Вот скамеечка под деревом.
Болохин работал в военной печати, знал многое.
Он рассказал, что часа три назад был в штабе соседней армии.
— Ну, как шестьдесят вторая? — спросил Крымов.
— Отступает за Дон,— сказал Болохин,— дрались замечательно, держали, но фронт уж очень широк… Ну и отходит, с той только разницей, что отступать не научились, неловко, с нервами.
— Вот, вот, это хорошо, что не научились, а здесь мы уж очень хорошо научились, спокойно, без нервов,— сердито сказал Крымов.
— Да,— сказал Болохин,— а были в шестьдесят второй дни, когда стояли, а немцы, как волна о камень, разбивались.
Он некоторое время разглядывал Крымова, рассмеялся, пожал плечами, сказал:
— Странно, ей-богу, странно!
И Крымов понял, что Болохин вспомнил то время, когда совсем непохожий на сидевшего рядом с ним батальонного комиссара в запылённых сапогах и выцветшей пилотке человек приезжал делать студентам доклады о классовой борьбе в Индии, и афиша об этих докладах висела у входа в Политехнический музей.