– Не понимаю, почему ты должен быть таким неразговорчивым сегодня утром, – сказала она. – В конце концов, это не я прошлой ночью сбежала с криками ужаса, словно взволнованная девственница.
– Я не кричал. – Голос Мэтта был холоден, но в глазах можно было заметить крошечный проблеск изумления.
– Но ты должен признать, что нервничал.
– Я не нервничал, и, – тут он бросил на нее язвительный взгляд, – я не испугался. У меня были женщины и раньше.
– Сотни, я не сомневаюсь, – жизнерадостно сказала принцесса. – Но тебя испугало не это.
– Раз уж вы знаете меня настолько хорошо, тогда скажите, ваше высочество, что же напугало меня?
Татьяна проигнорировала его сарказм.
– Ты испугался, что если мы займемся любовью, ты откроешь в себе чувства ко мне, которые предпочел бы не испытывать.
– Я испытываю к тебе самые разнообразные чувства. Нет необходимости вспоминать, я их все прекрасно осознаю, и большинство из них не особенно приятные. – Его голос был тверд. – Все, что могло случиться прошлой ночью, не больше, чем минутное наслаждение.
– Тогда почему ты остановился?
– Настроение, моя дорогая принцесса, было разрушено. Увлечение исчезло, – произнес Мэтью с ноткой надменного превосходства.
– Ха! Как я заметила, ты был в высшей степени заинтересован.
– Внешность бывает обманчива.
– Только не эта. – Татьяна проглотила усмешку.
– Вы удивляете меня, принцесса. – Мэтт послал ей косой взгляд. – Не припоминаю, чтобы вы так охотно обсуждали подобные темы. Если я правильно помню, вы вели себя скорее… ну, скромно.
– Я оставила скромность, да и сдержанность заодно, позади, – беспечно сказала она, не обращая внимания на волну жара, опалившую лицо.
По правде говоря, она никогда в жизни не была так откровенна. Покинув своего мужа, Татьяна почти сразу поняла, что ее уход был ужасной ошибкой. С этого момента она знала, что идеально благопристойное существо, которым она всегда являлась, неспособно взять жизнь в собственные руки – с ним или без него. Она потратила много сил с тех пор, как пренебрегла своим воспитанием, которое учило ее быть скромной и почтительной. Вместо этого принцесса научилась говорить то, что думает, и делать то, что считает нужным.
К своему удивлению, Татьяна поняла, что ей нравятся изменения в себе – то есть, нравится она сама – гораздо больше, чем когда-либо. Она больше не чувствовала себя былинкой на ветру. Теперь она ощущала себя этим ветром. Татьяна ощущала вновь обретенное чувство уважения к той женщине, какой она стала, и поняла, что раньше к себе уважения не испытывала.
Мэтью не был единственным стимулом ее перевоплощения, но он стал началом. Должно быть, это случилось потому, что они знали друг друга лишь как мужчина и женщина, а не как принцесса и дворянин. С Мэтью исчезли связывающие ее до тех пор барьеры ее высокого положения.