— Кроме самоубийства, профессор.
— А война вам в голову не приходила? Зря! Сойдутся племя на племя и радостно перебьют друг дружку, уверенные, что отправляются прямиком на небеса! Как вам такой результат? Вероятность подобного исхода… Да спросите хоть у коллеги Шнейера, он вам посчитает!
— Пятьдесят три процента с четвертью, — отозвался из кресла гематр.
За схваткой гигантов он наблюдал молча.
— Сколько?! — ужаснулся Н’диди. В словах гематра он не усомнился ни на секунду. — Почему вы мне сразу не сказали?!
— Локальный эксперимент. — Шнейер пожал плечами. Это движение, способное выразить массу чувств и их оттенков, он заучил давно и пользовался им в самых разных ситуациях. — Вероятность негативного результата на грани критической, но не за гранью. Ближайшее поселение туземцев — тридцать четыре километра по прямой. При необходимости мы успеем задействовать миротворческие силы для предотвращения взаимного убийства. Потери будут в рамках допустимых.
— Допустимых?! Это человеческие жизни!
Гнев Бхарадваджи разбился о ледяное спокойствие Шнейера:
— Полагаю, нам необходимо опробовать все варианты воздействия на туземцев. По другим предложенным методикам прогнозы ничуть не лучше. Смею напомнить, что в Совете Лиги мы, гематры, предлагали консервацию планеты. Карантин, а не насильственную технологизацию. Вы вправе ждать от меня добросовестной работы. Но сочувствия не ждите.
И гематр еще раз пожал плечами.
«Прогнозы ничуть не лучше? Это значит — хуже!» — перевел для себя доктор Н’диди. Он не сомневался, что профессор интерпретировал слова гематра аналогичным образом. И, уловив поддержку со стороны коллеги Шнейера, кинулся в бой:
— Вынужден напомнить вам, профессор, ваши же слова: «Это Астлантида. Здесь проверенные методики не работают!» Не вы ли проели плешь всем нам, каркая день за днем: «Плен! Честный плен! Они впадут в эйфорию!» И что? Ничего! Вы получили мои последние данные? По тем девятнадцати солдатам, что сражались до последнего? Ни малейших признаков эйфории! Вот цена вашим дурным пророчествам! Теперь вы утверждаете, что дикари бросятся резать друг дружку. А я говорю: чепуха! Один раз вы уже дали маху, профессор. Как насчет второй попытки?
Шри Бхарадваджа молчал. Слушал не перебивая, давал выговориться. Это было так непохоже на грозного брамайна, что Н’диди почувствовал себя актером, который вышел на сцену в уверенности, что играет комедию, и ошибся в жанре. Неужели профессор нарочно выжидает, копя ярость для сокрушительного удара?
— Я был бы рад ошибиться, коллега…
В голосе брамайна звучала бесконечная усталость. Бхарадваджа взял со стола чашку с остывшим кофе, сел в кресло, но пить не стал. Смотрел на кофе так, словно забыл, что это.