– Ну-ну, порохохорься, похохми, – продолжил бурчание непохожий на себя лузянин. – Потом помсотрим на твое счастье. Иди-ка, лучше, помажь мне посяницу…
– Так тебя же в поясницу не кусали!
– Она у меня протсо болит, давно уже. Радикулит. Вдруг мопожет?
* * *
Когда Глеб с Пистолетцем, услышав призывный оклик хозяйки, вернулись в «землянку», Сашок, мирно посапывая, спал на лавке. Именно спал, а не находился в забытье – это мутант почувствовал сразу.
– Как он? – спросил Глеб у старухи, которая выглядела несколько странно – слегка растерянной, даже чем-то смущенной.
– Завтра к утру совсем поправится, – ответила та, отведя в сторону взгляд единственного глаза. – Давай-ко, положи его на печь, пусть отдыхает.
Мутант бережно перенес Сашка на печную лежанку, обратив внимание, что вместо обгорелого плаща-балахона на парне надета добротная, хоть и изрядно заштопанная, просторная рубаха из грубой ткани. Штаны, правда, остались теми же, изгвазданными в пыли и саже, но зато без дыр – и когда это «ведьма» успела их залатать? Уж не с помощью ли своего колдовства тоже?
– Накормить-то вас сейчас, аль опосля? – глядя только на Глеба, спросила бабка, догадываясь уже, видимо, какой услышит ответ.
– Потом, – подтвердил ее догадку мутант. – Давайте сначала… со мной. Если можно.
– Пошто нельзя, – вздохнула «ведьма», – можно-то можно. Токо ить я тебе говорила…
– Я все помню, – перебил ее Глеб. – И все-таки, давайте попробуем.
– Ну, давай попробуем.
– Ему выйти? – мотнул головой в сторону Пистолетца мутант.
– Мне все едино, коли мешать не станет. Токо пущай не торчит тут колодой – вон, пущай на сундук сядет да помалкивает.
Непонятно, почему «Баба-Яга» не обратилась непосредственно к лузянину, как и в прошлый раз, но разбираться в этом Глебу не хотелось, очень уж сильное разобрало его нетерпение.
– Слышал? – бросил он приятелю. – Иди сядь и не отсвечивай. А лучше выйди.
Пистолетец пробурчал в ответ что-то неразборчивое, но выходить, конечно же, и не подумал – прошел в дальний угол и уселся на сундук с таким угрюмым и обиженным видом, что сразу вызвал из памяти мутанта строки: «Там царь-Кощей над златом чахнет…» Вряд ли в бабкином сундуке имелось «злато», но сам лузянин, изрядно осунувшийся после передряг последних дней, отсвечивающий лысиной, с перекошенным после ядовитых укусов лицом (хотя ведьмина «мазюкалка», надо сказать, произвела весьма положительный эффект) и впрямь походил на некоего сказочного злодея.
– На, – протянула старуха мутанту деревянный ковш с остро и пряно пахнувшей жидкостью, – выпей.