Теперь вам понятно, дорогой господин Мак-Ардл, каким образом до вас дошли мои письма, и узнаете всю правду о вашем незадачливом корреспонденте на тот случай, если мне больше не суждено написать вам ни единого слова.
Сейчас я не в состоянии думать о дальнейшем, так как слишком измучен. Попытаюсь уснуть, и, если доживу до завтра, то с утра начну изобретать какой-нибудь способ отыскать следы пропавших товарищей.
Глава 13
«Этого я никогда не забуду»
На закате печально закончившегося дня я в лучах опускавшегося за горизонт солнца увидел внизу уходившего индейца (в нем теперь заключена вся наша надежда на спасение), и смотрел вслед его одинокой крохотной фигурке до тех пор, пока она не растаяла в лиловой вечерней дымке, медленно поднимавшейся между плато и далекой большой рекой.
Когда я вернулся в наше разоренное гнездо, было уже совсем темно. Последнее, что я видел в этот вечер, был веселый огонек костра, у которого коротал время Замбо. Его свет как вестник жизни в большом мире был сейчас моим единственным утешением. Чтобы в дальнейшем не случилось, мне становилось легче от сознания того, что сведения о героической произведшей небывалое открытие в естествознании экспедиции достигнут человечества, и оно с благодарностью навечно впишет в историю наши имена.
Как быть с ночлегом? В лагере спать опасно. Но еще опаснее ночью одному находится в джунглях. Однако, приходилось выбирать. Здравый смысл побуждал меня быть настороже, а вконец измученные тело требовало отдыха, глаза слипались сами собой. Взобравшись на дерево гингко, я попробовал устроиться на его нижних ветвях, но, представив себе, как, начав дремать, свержусь на землю и раскрою себе череп, благоразумно решил спуститься. В конце концов, забаррикадировав колючками вход, я разжег на площадке три костра и, плотно поужинав, улегся между трех огней. Через несколько минут я уже глубоко спал.
Пробуждение оказалось неожиданным и весьма приятным. Рано на рассвете я почувствовал чье-то прикосновение к плечу. Вскочив, как ошпаренный, я потянулся к винтовке и тут же вскрикнул от радости. Передо мной стоял лорд Джон Рокстон. Но, Господи, до чего же он сейчас не походил на самого себя, — весь в синяках и царапинах, волосы всклокочены, одежда изодрана в лохмотья, неизменная принадлежность его туалета шляпа исчезла, покрасневшие глаза блестели лихорадочным огнем. Он тяжело дышал, как человек, которому пришлось долго бежать. Я оторопело таращил на него глаза, но он, не давая мне говорить, быстро собирал вещи, оставшиеся продукты, оружие.