— Почитайте, — обращаюсь к сыновьям, — почитайте старого батьку! Не промотал, не истратил ничего, а еще прибавил добра, да и вам передает!
Эх, а старый уж и глаза утирает!
— Слышишь, — говорит, — слышите оба, что пан говорят?
Дошло до того, что попросили они меня, чтоб пойти с ними к нотариусу. Пошел! С писарями даже не разговариваю, прохожу прямо к нотариусу, в его комнату. Хоть меня и останавливали, но я на это не смотрел, — знаю, что клеймо с меня снято, выставить меня — не выставишь!
Снова заработал я крону — за то, что был свидетелем; снова — могарыч. А шинкарка меня уж узнает, толкует старику.
— Берите вино! Я-то знаю, что этот пан любит!
А когда уходил, сует она мне конфеты.
— Это, — говорит, — для ваших деточек, на здоровье! Только, будьте добреньки, не обходите мой погребок.
Догадалась, что мне не в последний раз по таким интересам ходить. Да и я вижу, что нашел себе в городе место, будто тут и родился. Но в то же время думаю и о том, как бы свою старуху дома ублажить. Для детей есть конфеты, — погоди, для их мамы куплю шаль! Выбрал, сторговался, доложил еще к своему заработку (а что ж, за то, чтоб тихо и мирно было, стоит заплатить). Несу домой.
Как только я дома скинул сардак, жена начинает пилить:
— Бес лукавый! Так ты принес обратно эти тряпки? Чтоб ссориться да грызться?
— Я тебе, злодейка, другую ссору принес, — говорю, — и ткнул ей под нос шаль.
— Это, — говорю, — подарок тебе от твоего беса!
А она еще хмурится, но вижу, что насилу удерживается от смеха.
— А что, — говорю, — уже блеснуло солнышко из-за тучи?
Но она еще не поддается, как будто продолжает ругать:
— А ты, может, и возле хаты ходил бы в этих тряпках.
Все же поладили: она уступила, и я уступил. Около хаты хожу по-старому, а в город переодеваюсь.
С того времени в базарный день меня дома никто не застанет. Иду, бывало, в город, ломаного крейцера с собой не беру, а в городе наемся, напьюсь, еще и денег принесу. Передо мной в городе никто не таится, потому что я уже не клейменый. Вот так-то я и научился, что и вправду могу помочь людям советом. Знаю, с чем кого повести к адвокату, с чем — к нотариусу, а с чем — прямо к судебному писарю. И мне хорошо, и людям хорошо!
Правда, что жинка долгонько смотрела на меня таким взглядом, как на пса. Но все же наступил для нее черед совсем подобреть. Случилась беда с кумом Илько. Приходит кум и жалуется.
— Так и так, — говорит, — чужим людям советуете, а своим не хотите?
— Почему ж, — говорю, — можно и своему! Я до сих пор не советовал только потому, что свой хочет, чтоб задаром, а ведь знаете, день надо прокормиться!