Вещам, как скука, злоба, скверна…
Его грехи — и те, наверно,
Иной бы счёл за достижения!
Его простейшее движение
Другим казалось бы шарадой…
Сопровождалось бы тирадой…
(Потом, когда пошли бы жалобы
На сложность Нэтти, — я сказала бы,
Что эти сетованья ложны:
Охотник прост. Мы сами сложны;
Как много в жизни вдохновенного!
Как мало в ней обыкновенного
И неизысканного! Вроде
Стремленья к чести и природе!)
…Уже зари краснеют полосы.
Что там трепещет в рыжей поросли?
В ледке и в зелени сверкает?
Сверканьем путь пересекает?
Откуда целый склад гортанности?
Кто здесь довел до непрестанности,
До пустомельства переливов
Речь делаваров молчаливых?
Ручей!
К нему стрелок спускается.
Струя с камнями пререкается,
Играет солнечным оплетьем…
К индейских сходок междометьям
Припутав трели клавесинные,
Весну несёт в леса пустынные,
То расширяясь постепенно,
То вдруг мелея… На колено
Охотник рядом с ним становится,—
К священнодействию готовится
(С нехитрой горсточкой приёмов,
Что от бобров узнал знакомых);
Смущая свистом чащу дикую,
Запруду строит невеликую
И, не без некой тайной цели,
Отводит воду к новой щели…
…Была ли щель, через которую
Могла пойти в другую сторону
Вода истории? Не знаю…
Но часто Нэтти вспоминаю.
Того, чьи странствия чудесные,
Слова прямые, мысли честные
Показывают непреложно,
Что людям быть людьми — возможно.