Я налила ему ванну, приготовила чай и сандвичи с беконом, отыскала таблетки от головной боли и похмелья, а когда Каспар расслабился и потерял бдительность, сменила курс. Прибегла к адвокатской уловке.
— Я так волновалась за тебя.
— Да я в порядке, — отмахнулся он.
— Что-то незаметно.
Он состроил гримасу «ма, отвяжись», но тут же вспомнил, что он не дома.
— И это вся благодарность за то, что я отскребала тебя от тротуара?
— Извини.
— Рассказывай, что стряслось. Я слушаю.
— Перепил, вот и все.
— Уже догадалась — по блевотине на моих туфлях.
Каспар скривился.
— Меня тревожит не выпивка. Давно ты куришь эту дрянь?
Он пожал плечами.
— Каспар, ты будешь или говорить со мной, или объясняться с родителями. Выбирай.
Он уткнулся подбородком в подушку дивана.
— Ты все равно не поймешь.
— А ты попробуй объяснить.
— Ничего я тебе не скажу. Я не обязан! — вызывающе огрызнулся он.
— Как бы не так. Если бы не я, ты бы очнулся в больнице. Или, хуже того, не очнулся: тебя рвало, пока ты был без сознания. Знаешь, сколько человек ежегодно погибает, захлебнувшись собственной блевотиной?
По крайней мере, он смутился.
— И это еще не все. Если бы не я, тебе пришлось бы иметь дело с полицией, — продолжала я. — Потому что, пока ты валялся на тротуаре, тебя обыскали. И нашли вот это, — я продемонстрировала коробку.
— Законом не запрещено.
— Ты прав. Зато запрещено другое! — И я разжала кулак. На ладони лежал пакетик с тальком. Я блефовала, рассчитывая, что про обман Каспар не знает. — Итак, спрашиваю еще раз: что происходит, черт возьми?
— Тебе не понять.
— С чего ты взял? Над тобой издеваются?
— Нет.
— Несчастная любовь?
— Нет.
— Ты гей?
— Нет!
— Тогда в чем дело?
Я ждала. Каспар теребил пояс моего халата, совсем как дите. Я смягчилась.
— Каспар, расскажи мне. Мы все уладим, что бы там ни было.
— Ты скажешь, что я дурак.
Очень может быть.
— Постараюсь удержаться.
Ответ его устроил.
— Дом, — обронил он.
— Дом?
Он кивнул и поморщился — видно, голова здорово гудела.
— А дальше? Что там, дома?
Сначала его отговорки встревожили меня, воображение рисовало черт знает что. Затем я пришла в ярость, потому что реальность оказалась страшнее вымысла, — и вместе с тем догадаться было бы проще простого. Каспар страдал от одиночества. Считал себя отрезанным ломтем. Видимо, Кэти и Поппи отнимали у Франчески и Ника все время. Я расстроенно нахмурилась.
— Давай-ка все проясним. Ты злишься потому, что родители принадлежат не только тебе?
— Мне они никогда не принадлежали. Франческа и Ник заняты только собой и своими девчонками.
Он назвал родителей по имени, и я досадливо поморщилась.