Когда к Андрею с пьяными разговорами пристал товарищ по несчастью, ожидавший вылета на Камчатку, Андрей уже едва сдерживался. Тот ни с того ни с сего самыми расхожими и типичными словами стал ругать Москву, а когда узнал, что Андрей москвич, принялся вяло Москву хвалить. Объявление о начале регистрации спасло Андрея от собеседника. Голова жутко болела пульсирующей болью, но Андрей видел причину этой боли в истерзанных нервах и тяжёлом утомлении.
Взвинченные до предела усталые женщины, охрипшие от долгого плача дети, несколько раз за полтора суток опьяневшие и протрезвевшие небритые мужики, несмотря ни на что весёлые и шумные иностранцы окружили Андрея в автобусе, который вёз их к самолёту. Как только уложил увесистый портфель и пальто на полку и уселся на своё место возле иллюминатора, он тут же понял, что заболел. Хворь воспользовалась его усталостью, нервами, сквозняками, тонкими подошвами туфель, проникла в него и стремительно укреплялась в организме.
Пока взлетали, пока набирали высоту и нельзя было ходить по салону, Андрей нетерпеливо ждал возможности обратиться к стюардессам за помощью. За эти двадцать пять минут он начал покашливать, успел сначала вспотеть, а потом замёрзнуть. Осознав в себе болезнь, он стал совершенно больным.
У стюардесс нашлись только обычные обезболивающие. Андрей принял сразу две таблетки: голова просто раскалывалась от боли. Он попросил горячего чая, но ему ответили, что это возможно только тогда, когда питанием и напитками обслуживают всех пассажиров. Тогда он попросил плед. Его знобило. Он даже не стал снимать пиджак. Понимая, что сильно изомнёт одежду, всё равно укрылся пледом поверх пиджака, чтобы было теплее. Да и сил снимать и куда-то пристраивать пиджак, не было совсем. Он вжался в кресло, скукожился, крепко сжав зубы, и страшно сердился на болезнь, которая отнимет у него много сил и как минимум несколько грядущих дней. Сердился на задержку рейса, на усталость, на банк, у которого слишком много филиалов, на необъятные размеры родной страны, на то, что, кроме как в столице, никто нигде делать ничего не умеет и не хочет и ему приходится мотаться по разным городам, на то, что на высоте десять тысяч метров не найти лекарств, чтобы остановить развитие хвори… Он прямо-таки видел, как в недрах организма активные и агрессивные болезнетворные бактерии побеждают усталых, вялых, но хороших. А лететь было ещё долго, очень долго.
Головная боль вскоре отступила. Голова не столько прошла, сколько одеревенела. Кашель усиливался, горло болезненно реагировало на каждое сглатывание.