— А вы, уважаемый, ступайте. Вашу гостью мои люди проводят, о ней не беспокойтесь.
Чиновнику пришлось повиноваться.
А нойон кликнул слуг и приказал поднести гостье в подарок от его имени хадак и пластину серебра. Потом он попросил ее спеть что-нибудь.
— Что же мне спеть для такого высокородного господина? Да и певица-то я не ахти какая, вы уж меня извините.
— Спой песню, что поют в ваших краях.
И она запела:
Ястреб губит пташку в небе ясном,
Я сгубила молодость напрасно.
Скользки камни — ручеек точится.
Сколь ни черпай — он но истощится.
Презирать, пугать меня но надо.
Приголубишь — то-то сердце радо[Здесь и далее стихи в переводе Г. Ярославцева.].
Все, кто был в юрте, внимательно слушали певицу и даже подпевали ей.
— Спой нам еще. У тебя чудесный голос, — сказал нойон и пригласил ее сесть поближе.
Женщина словно не расслышала приглашения, она начала новую песню — «Мой резвый конь». Вслушиваясь в мелодию народной песни, нойон глубоко задумался. А чудесный голос все лился, лился, звуки песни долетели и до «черной юрты», где сидели бедняки, которых хошунные чиновники приговорили к наказанию бандзой. Даже собаки, казалось, прекратили свою бесконечную возню и притихли. «Неправда, что в Гоби не водятся птицы, — думал Га-нойон, теребя усы. — Под сенью Трех Красавиц [Три Красавицы — название горного массива в Южном Гоби.] немало таких соловьев. Неплохо бы заиметь такого соловушку и у себя. Гобийские женщины решительны и бесстрашны. Говорят, что иная может даже борца хангайского на землю повергнуть и разбойника на дороге не испугается. Судя по рукам, эта женщина привычна к черной работе. Как же мне подступиться к ней? Но вышло бы сраму». И нойон снова налил себе чарку. И тут в юрту снова вошел чиновник в сопровождении мальчика, брата певицы.
— Тебе выпала такая честь — тебя пригласил сам нойон, должна дорожить этим, — сказал он, обращаясь к певице. И тут же спокойно уселся, явно не собираясь уходить, пока гостья не покинет юрту. «Как быть? — подумал нойон. — Не могу же я у всех на глазах обхаживать эту красотку».
— Может, выпьете кумысу, уважаемая? — обратился он к гостье. — Располагайтесь поудобнее, погостите у нас денек, а завтра можно и в путь.
Женщина снова ничего не сказала в ответ.
— Спойте еще, — попросил хозяин юрты.
И она запела:
Верблюдице-трехлетке рыжей масти
Поводья ременные не по нраву.
Мужчине в тридцать пять чем я не пара?
Но вижу, что ему я по по нраву.
Коль юрта без веревки-опояски,
Видна неполнота ее убранства.
Лицом красив мужчина, телом статен,
Но не к лицу ему такое чванство.