Очередная оптическая пустыня — роман Свифта.
«Гулливер» запросто шагнул в кинематограф. И тот же «Гулливер» осекся на зеркалах. Странное дело: памфлет, играющий зрительными эффектами и контрастами от главы к главе, — и полный отказ от зеркальной видеотехники.
Здесь есть где разгуляться домыслам. Например, таким: гротеск плохо сочетается с мотивами прямого, объективного, зеркального отражения. Но, возражу, гротеск и сам является аналогом зеркала. Это метафорическое зеркало (как и всякая художественная картина), только не традиционное, не копирующее, а искажающее. И в своей откровенной тенденциозности оно оттесняет прочь честную, наивно-репортажную оптику. Гротеску противен даже намек на существование «правильных», буквальных копий, на иную систему отсчета…
Опасна черта, за которой настоящие зеркала заменяются иносказательными. Заговорив в одном абзаце о гротеске, трудно не перейти в следующем к пародии. И кто возразит, будто пародия — это не зеркало. А раз она зеркало — то вот вам, пожалуйста, еще одно обоснование «беззеркальности» «Дон Кихота»: физические зеркала подменены у Сервантеса изобразительным принципом «кривого зеркала».
Бессознательно избегают зеркал Сервантес и Свифт или намеренно? «Сглаза» боятся или руководствуются неким инженерным планом? Какой бы ни был ответ, он не отменит сам факт: феерические по своей оптике произведения, джентльменский набор издательства «Academia», обходятся без зеркал, ассоциируясь с такими парадоксальными реалиями, как дом без окон, настолько странной в своем изобразительном контексте представляется эта аномалия!
И все же у меня стойкое чувство: моя представительная «Academia» молчит о зеркалах как раз по той причине, что неизменно о них помнит.
А теперь остается воскликнуть: если отсутствующие зеркала значат так много, то на что же способны присутствующие? Но круг замыкается: о «присутствующих» пока не говорят.
Было бы чистейшим лицемерием, кабы, интересуясь литературными зеркалами, мы воротили нос от зеркал обыкновенных, тех, что при пересчете на латынь приобретают для своего титула словечко «вульгарис». Откуда взять книжной оптике столь сложно организованную подоплеку (которую хочется называть и механикой, и нервной системой, и даже психикой), если не из жизни, от всяческих трюмо, от оконных стекол, от полированных шкафов с этими огромными амальгамированными выходами в действительность…
И вот я рискну напомнить, что же это такое — обыкновенное зеркало.
О, святая простота и категоричность науки! Наука всегда знает (если уж знает!), что одно — так, а другое, наоборот, не так. И для нее зеркало это просто «тело, обладающее полированной поверхностью и способное образовывать оптические изображения предметов… отражая световые лучи». Причем «качество зеркала тем выше, чем ближе форма его поверхности к математически правильной»