действовать по схеме, искренне затверженной еще в далеком детстве, но вот чувства-то мои не воспаряют, не воспламеняются при мысли о возмездии, о благородстве цели. Да, по-настоящему я в это, видимо, не верю — и не верил никогда. Я знал свое предназначение, а с верой это совместить нельзя. Конечно, иногда сомнения закрадывались в душу — слишком многое логически не стыковалось меж собой, но я умело закрывал глаза, считая себя истым патриотом, полагая: эти неувязки — просто следствие моих не до конца очерченных позиций, моего несовершенства. И комфортную Историю отказывался признавать. Не видел ее вовсе. Почему же я теперь задумался об этом — в те минуты, когда все в моей судьбе перевернулось (а иначе бы я здесь не находился), когда стало все нелепым и двусмысленным? Наверное, устал, перенапрягся, эмоционально сдал… Я не был никаким врагом абстрактных биксов, вот что главное. Я был защитником порядка, человеческих устоев. Надо полагать, порой не в меру рьяным, фанатичным — даже так. Сознание ответственности, сызмальства внушенной избранности в этом сумасшедшем мире лишь беспрерывно понукало, подгоняло. Я был точно скаковая лошадь: шоры на глазах — и только узкая дорожка впереди. Я сам себя подстегивал, сам ставил на себя… А выигрыш — признание других, доверие особенного свойства, когда ты — хозяин, а все остальные — с жадностью готовы завоевывать святое право исполнять… Естественно, я выдохся, сорвался. Все к этому вело: и дикий взятый темп, и постоянная боязнь среди своих же обрести завистливых врагов, и эта атмосфера лжи, какого-то безвременья, царившая вокруг. Война, конечно, что поделаешь. Но очень непонятная война! Словечко это вслух старались не произносить. Обычно обходились термином «противодействие». Ведь крупных акций, боевых по-настоящему — как бы и не было. Так, мелкие, необязательные стычки да бравадно-показательные рейды, но в особенности — страшная шумиха с целью запугать, психически сломать противника, обескуражить его мощью хорошо отлаженной машины, что зовется человечеством. Хотя, подозреваю, в большей степени запуганными были сами люди… Понимаю: я впадаю в ересь, близок к ней. Но, если хочешь победить, борясь за праведное дело, ты обязан стать хоть чуточку еретиком. А те, кто слепо веруют, в итоге терпят поражение. Им всем недостает ни гибкости, ни чуткости в нетривиальных ситуациях, ни самого простейшего желания спокойно-трезво поглядеть на вещи. Лучше усомниться раз-другой в деталях, чем потом, когда тебя сомнут, кричать: я был кругом неправ! Да, чувство правоты должно быть с небольшим изъяном. Это позволяет, кому нужно, отступить, не делаясь предателем, и вновь напасть в удобную минуту. Эзра прав: я