Ей уже было почти пятьдесят девять, но она сохранила такую же прямую осанку. Она по-прежнему была стройной, а ее черные волосы отдавали все таким же блеском, как и раньше, не тронутые ни сединой, ни временем. Если Элеонора и знала секрет сохранения этого насыщенного черного цвета, то об этом было известно только ее горничной. Ее яркие глаза поражали все тем же сапфировым оттенком. Самое главное, что она была все так же неутомима. Ани располнела с годами так, что, бегая за девочками, задыхалась. Джо, бывало, жаловался на боль в суставах, особенно если погода на дворе стояла сырая. Одну Элеонору время словно обошло стороной, не коснувшись своей жестокой рукой.
— А вы не становитесь старше, — сказал Эдуард, подходя к ней, чтобы поцеловать мать в щеку. — Нет ничего удивительного в том, что заяц считается колдовским животным.
— Прекрати, дитя мое, не говори неподобающих вещей, — пристыдила его Элеонора, но ее улыбка говорила, что она довольна услышанным. — Теперь, когда нас некому прерывать, мы можем вернуться к вопросу о войне. Наш державный монарх Эдуард нуждается в денежной поддержке. Он просит нас дать ему золота на благотворительные цели. Я понимаю, что «благотворительные цели» могут сравниться с налогом, который требуют от нас в очень мягкой форме, но вопрос о том, платить или нет, даже не стоит. Речь идет о сумме.
— Я считаю, что нам не стоит скупиться. Не нужно забывать, что Нэд связан со двором. На нем не самым лучшим образом отразится скромность нашего вклада. Раз он на службе у короля, мы не можем допустить, чтобы мальчик почувствовал хоть какую-то неловкость.
— Мне нравится ход твоих рассуждений, — заметила Элеонора, — ибо, какой бы глупой ни казалась мне эта война, раз король отправится на нее, то и Нэд будет его сопровождать.
— Есть еще одно обстоятельство, матушка, — произнес молодой Ричард, который до этого, по своей привычке, хранил полное молчание. После шестилетнего пребывания среди священников он окончательно утвердился в роли слушателя и наблюдателя. Теперь он снова был с семьей, потому что после учебы хотел окончательно определить свой дальнейший жизненный путь. Он еще не решил, хочет ли стать священником в приходе, уйти в монастырь или остаться в миру. Ему исполнилось шестнадцать лет. Он был приятной наружности, с мягкой линией рта и серьезным проницательным взглядом, в глазах его иногда плясали искорки смеха. Больше он не витал в облаках. Проведенные в затворничестве годы скорее приблизили юношу к внешнему миру повседневности, чем увели от него.