— А как же «правда жизни»? — не без ехидства заметил Степан.
— Ну, знаешь ли! — возмутился я. — «Правда жизни» для богатых или сумасшедших, то есть для независимых от социума. А мы — люди подневольные. И, если все старые и новые музы на сегодня проститутки, то телевидение из них самая отпетая.
Монтаж опять затягивался. Сделана была только половина работы, и становилось очевидным, что раньше одиннадцати с этим делом не управиться. Степан начинал нервничать:
— Надо было сразу четко и конкретно ставить задачи перед артисткой. А теперь об этом поздно говорить. Поехали уже.
— Ладно, что будет, то и будет. А то и впрямь музыку будем подписывать в полночь.
И вновь мы взялись склеивать кусочки отснятого на прошлой неделе материала, — планы средние, планы общие, детали, — волею нашего произволения складывавшиеся в новую небывалую жизнь.
— Нет, эти сосиски я никогда не беру. Ну-да, конечно, расскажи мне: «из Франции». Они тебе напишут, читай только. Нет, это ты напрасно. Передавали, что потепления не ожидается. Нелочка, ты меня извини, но мне сейчас нужно будет Настюшу укладывать… Да, я тебе сама перезвоню. Ты дома будешь? Перезвоню. Давай!
Наташа кладет трубку на рычаг и, раскинув руки, объявляет:
— Что ж, идемте ужинать. Пирог, я думаю, уже готов.
— Ой, мамочка, я что-то еще не хочу. Я еще должна чудищу уши и ноги нарисовать. И жену его. И детей еще, — пытается отклонить предложение Настя.
— Начинается! — всплескивает руками мать. — Никаких чудищ. Убирай все.
— Да, дочерь, давай-ка будем складывать наши полотна, — поддерживает жену Гариф, — и пойдем пирог лопать. С яблоками?
— С яблоками, — подтверждает Наташа.
Затем семья ужинает за овальным аккуратным столиком в благоустроенной кухне, декорированной синим пластиком.
Затем родители укладывают дочь, очень трогательно склоняясь над ее маленькой кроваткой.
— Мне тут такую забавную штуку рассказали, — с усмешкой говорит Гариф, выходя из детской вослед за женой, гася на ходу свет, и, прикрывая за собой дверь.
Они идут в гостиную. Гариф плюхается в кресло, вытаскивает откуда-то из-за спины тетрис и принимается меланхолически давить на кнопки, а Наташа проходит в кухню. Телевизор все работает: «Я никогда не забывал тот день, милая моя Кончитта». — «Я тоже. Никогда. Никогда!» — «Твои глаза похожи на жемчужные зерна…» — «О, и тогда ты говорил мне эти слова, Хуан! Это были… страшные десять лет…» — «Ты столько перенесла, любимая! Но теперь-то мы вместе и уже не расстанемся никогда». — «Никогда, Хуан, милый. Никогда!..»
В комнату входит Наташа, она приносит с собой початую бутылку с плещущейся в ней прозрачной жидкостью и два стакана, в которых постукивают кубики льда.