— Так в Америку, да? — повторил я вопрос почти комически громко и отчетливо.
Он опять «ничего не услышал». Но я никогда не забывал о том, что всякий прием следует доводить до логического завершения:
— В Америку, видать, Лариса собралась… Не в Америку ли собралась Лариса? Не Лариса ли собралась Америку в?
Степан наконец оторвался от журнала, и заговорил как ни в чем не бывало:
— Да. Ей вызов должен вот-вот придти. На работу.
— А с кем же дочка останется?
— Ну-у… бабушки. Я.
Выглядел он в своем ответе, прямо скажем, не блестяще. А я почему-то всякий раз после подобной провокации начинал на себя же и злиться, когда человек рядом по моей краткосрочной прихоти терял спасительную социально-пристойную скорлупу.
— Знаешь, пожалуй, ты прав, эту серию стоило бы несколько подсократить, — поторопился я сменить тему. — И Бугаев не блистал, и крупных планов что-то маловато.
В это время мы уже закрывали чудовищную железную дверь нашей студии, — всякий день ее отвратительный лязг знаменовал приближение короткого и бесплодного отдыха. Эхо пустынного темного коридора лениво передразнило три замочных щелчка.
— Не проспать бы завтра, — резонно заметил Степан; отраженный голос его смиренно утонул во мраке.
И мы затопали по длинным сумрачным ходам-переходам-лестницам к выходу из телецентра. Унылые и в дневные часы эти стены с вереницами однотипных дверей точно вздрагивали от гулких наших шагов. Редкие лампочки дежурного света не способны были осилить широту мрачного пространства, так что от неприятных столкновений спасали опыт да невозмутимая пустота. Я взглядывал подчас на своего спутника, и, несмотря на достаточно плотный сумрак видел его лицо вполне отчетливо. Конечно, видят в такой обстановке не глаза, а… память или что там еще… Но какая разница?
А лицо его так и хотелось бы назвать… коренастым. Было оно, как и вся фигура, широким, квадратным и производило впечатление непреложной прочности. Хотя, только беглый взгляд отнес бы владельца такой физиономической атрибутики к счастливому племени незамысловатых и бездумных крепышей, щедро одаренных добротным телом и полным отсутствием разъедающей мысли. Узкие губы и слишком уж небольшой нос забрасывали сомнение: так ли уверен в себе этот человек? Так ли он уверен в себе, как силятся доказать то светлые глаза его в несколько небрежном и нарочито прямом взгляде. Так ли неуязвим этот лоб, все-таки слишком высокий для природно простецкого малого.
Но вот после очередного коридорного заворота впереди замаячило тускло освещенное фойе. Звук наших шагов сделался глуше, — за стеной находились съемочные павильоны, и пол здесь был устлан специальным звукопоглощающим покрытием.